– Отлично придумано, – согласился он.

Так мы и сделали, и долгожданное дуновение вечернего воздуха коснулось наших усталых тел. Слабый отсвет дал нам знать, что в окнах особняка все еще горит свет.

– Ничто не мешает нам продолжить беседу, – сказал я, – при условии, что мы не будем повышать голоса. Теперь твоя очередь. Какова же история Ториана?

Последовала пауза, а за ней – вздох, длившийся, казалось, несколько минут, что свидетельствовало о необычно большом объеме легких.

– Увы! Мне не о чем рассказывать. В сравнении с твоей история Ториана – все равно что дорожная грязь в сравнении с цветущим лотосом. Во-первых, моя недолгая жизнь совершенно лишена событий, достойных рассказа, а во-вторых, мне далеко до тебя в умении строить повествование, не говоря уже о приятности голоса. Ты пришел из чудесных далеких стран, переполненный невероятными историями. Ты был свидетелем геройским подвигам и деяниям богов. Рядом с твоею павлиньей пышностью я покажусь жалкой гусеницей в грязи птичьего двора.

– Какое вдохновенное начало! – с искренним восхищением сказал я. – Молю тебя, продолжай!

– Ты так снисходителен! Мой точный возраст неизвестен, но мать часто говорила мне, что я родился год или два спустя после Великого Затмения, случившегося в Танге, – иногда она говорила так, а иногда – этак. Выходит, по моим расчетам, мне двадцать три или двадцать четыре года. – Он помолчал. – Нет, давай будем считать, двадцать четыре или двадцать пять.

– Твоя страсть к точности заслуживает уважения.

– Это мой пунктик. Ладно, продолжим. Назвали меня, само собой, в честь Ториана, почитаемого в Пульсте как бог истины. Второстепенный бог, честно говоря, но от этого не менее почитаемый. В день, когда мне исполнилось шестнадцать, я поклялся быть всегда достойным его покровительства и со свойственной мне в те годы юношеской горячностью пообещал вырывать у себя по зубу за каждое лживое слово, которое произнесу вольно или невольно. Конечно, здесь довольно темно, но, если хочешь, можешь потрогать пальцем…

Я заверил Ториана, что уже обратил внимание на великолепное состояние его зубов.

– Отлично. Так вот, родился я в маленьком городке, расположенном менее чем в трех днях ходьбы отсюда.

От вопроса, где он приобрел столь заметный акцент жителя Полрейна, я на всякий случай воздержался.

– Называется он Сессмарш. Жалкий городишко, со стенами из дерна и кирпича-сырца. Его покровитель, Уркл, добрый бог, но так стар и немощен, что, как говорится, мимо горшка промахивается. Короче, Сессмарш попал в вассалы Занадону Непобедимому, городу Майаны и Балора, которому и платит дань золотом и молодыми людьми.

Мой отец… – Его голос задрожал и прервался – эффект, которого я обычно стараюсь избегать, хотя ему он удался очень и очень неплохо. – Мне нелегко говорить об этом, Омар.

Я умолял его не впадать в отчаяние, ибо не имел намерения расспрашивать его о том, что ему хотелось бы сохранить в тайне. Разумеется, он отмел все мои возражения.

– Ты был настолько откровенен, рассказывая мне свою жизнь, что было бы стыдно утаивать от тебя хоть малую ресничку моей. Ладно, про отца потом. Знай же, что моя мать была четвертой из семи сестер. Дед мой, будучи человеком в высшей степени образованным, дал своим дочерям имена звезд. Итак, мать моя звалась Кассиопеей. Имена же моих теток были: Альдебаран, Сириус, Полярная, Алгол, Бетельгейзе и Альфа Дракона.

– Несущественные на первый взгляд детали всегда добавляют достоверности, – с уважением пробормотал я.

– Я это уже заметил. Так вот, бабка моя не перенесла родов бедной тетушки Альфы и умерла в тот же день. Дед ненадолго пережил ее. Так и вышло, что семь его дочерей, осиротев, продолжали жить в большом и богатом доме, который он выстроил в самом центре Сессмарша. Они зарабатывали на жизнь вышивкой и росписью кофейных сервизов, которые продавали прохожим, не выходя из дома, через окно.

Мирно и спокойно текла их уединенная жизнь – если, конечно, совместное существование семи дев можно назвать уединенным. Они обходились без слуг, а провизию и все необходимое покупали, также не выходя из дома, у уличных торговцев. В общем, такая жизнь их вполне устраивала.

– Весьма трогательная картинка, – заметил я, – неплохой задел для романтической истории. Они, конечно, все были красавицы?

– Не совсем. У Полли были кривые зубы, а у тети Сириус – вполне заметные усы.

– Правда? Прости меня за то, что вмешиваюсь в твое повествование, но, излагая его в следующий раз, мой тебе совет, опусти эту деталь. Она мало что добавляет к достоверности.

– Весьма признателен тебе за добрый совет. Теперь об отце. Отец мой был бродяга, плут и мошенник. Собственно, по роду занятий он был – теперь ты поймешь, почему я не решался говорить об этом – странствующим рассказчиком.

Я ухмыльнулся в темноте, но промолчал.

– Однажды утром этот забулдыга имел несчастье остановиться у окна, из которого достойные девы торговали своими изделиями, и сумел увлечь мою мать беседой. Случись при этом кто-то из ее сестер, не сомневаюсь, результат оказался бы совсем другим. Но поскольку она была в ту минуту одна, она не смогла устоять перед его красноречием и пригласила его в дом отдохнуть от уличной жары и отведать ее пирожков с повидлом.

– Ни разу не бывал в Сессмарше, – сказал я, – хоть и давно мечтал туда заглянуть.

– Убей меня, не знаю зачем. Что же до прискорбного инцидента, о котором я рассказываю, – продолжал Ториан, – подробности его мне неизвестны. Я уверен, что совместную жизнь моих родителей можно назвать очень счастливой, хотя она вряд ли длилась дольше двадцати – двадцати пяти минут. Ну, самое большее, полчаса.

– В этом есть своя романтика.

– Ну, это зависит от точки зрения. Мои тетки оказались снисходительны и не устраивали моей матери сцен. Да и ко мне, когда я появился на свет, относились хорошо. Нет, право же, они были очень добры ко мне, так что в детские годы я даже забыл, кого из этих славных дам звать «мамой», а кого «тетей».

– Наверное, у тебя было очень одинокое детство?

– Несомненно, именно таким должно оно казаться тебе, выросшему совсем в других, более обыденных условиях. Но мне, не знавшему иной жизни, оно представлялось совершенно нормальным. Правда, теперь я вижу, что в тогдашней моей диете имелся явный избыток сладкого. Я никогда не выходил из дома, чтобы поиграть с другими детьми, однако дом был просторен, к тому же у него имелась большая плоская крыша, на которой мы спали в жаркую погоду. Я проводил там целые дни, глядя вниз, на сонную жизнь маленького городка. Этого мне вполне хватало.

– И сколько это продолжалось? – спросил я в ожидании надвигающейся трагедии.

– Я как раз приступаю к этой части моего повествования. Как я говорил, Сессмарш уже несколько веков платит дань Занадону. Тем самым он вроде как обретает защиту от других врагов, хотя одним богам известно, какую это вызывает у этих других врагов ненависть. Денежная дань не слишком обременительна, ибо Занадон не особо нуждается в золоте. Зато нашим сессмаршским юношам приходится проводить свои лучшие годы в Занадонском войске, и эта почетная обязанность их почему-то не очень радует.