он, являются нарушениями, которые относятся к сфере уголовного права. Специфическая же обязанность тех, кто управляет заводами и руководит строительными работами, состоит в охране жизней рабочих [27]. Пальчинский был независимым и даже упрямым человеком, неизменно отказываясь давать свое заключение по любому вопросу до тех пор, пока ему не удавалось скрупулезно собрать все относящиеся к делу данные. В 1928 году, после начала первого пятилетнего плана, в котором делался упор на ускоренный рост эффективности производства, Пальчинский получил от ВСНХ задание дать рекомендации по размещению новых угольных шахт в Челябинской области [28]. Он приступил к заданию со своей обычной доскональностью, запросив обширные данные об угольных отложениях, транспортных сетях и плотности населения. В апреле его попросили ускорить работу, чтобы не выйти за рамки строгого графика, установленного вышестоящим начальством. Пальчинский хладнокровно отвечал, что еще не получил всего массива запрошенных им данных, а некоторые из них совершенно необходимы для проведения анализа, и поэтому он не в состоянии ускорить выполнение проекта [29]. Его единственной уступкой была отсрочка просьбы о выплате ему жалованья.

НЕЗАВИСИМЫЙ ПРОЕКТИРОВЩИК СОВЕТСКОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ

В 1920-х годах Пальчинский разрабатывал свою собственную программу индустриализации Советского Союза. Он расширил созданный им в 1916 году Институт изучения поверхности и недр, содействовал развитию институтского журнала, собрал вокруг себя группу разделявших его взгляды инженеров. Вдобавок к этому, из-под его пера струился устойчивый поток передовиц и статей, призывавших к плановому развитию советской промышленности на прочной основе не имеющих залежей полезных ископаемых на территории страны [30]. В феврале 1922 года он основал в Москве Клуб горных деятелей — добровольную организацию, которая должна была проводить независимую экспертизу горнопромышленных проектов и издавать периодические сводки. Стремясь держаться в курсе иностранной литературы в своей области, он читал и составлял обзоры трудов, выходивших на английском, французском, немецком и итальянском языках [31]. Вместе с тем, в своей собственной работе Пальчинский не ограничивался простым копированием идей иностранных авторов, но развивал представления, крепко привязанные к условиям России. Он подчеркивал, что революция преодолела многие из тех препятствии к индустриализации, с которыми прежде сталкивались инженеры. По его мнению, новый советский режим предоставил такие возможности для промышленного планирования, о которых инженеры в царское время не могли' и мечтать, он действительно считал, что советские инженеры, свободные от хозяев-капиталистов, могут стать более авторитетной силой для своего народа, чем это возможно для инженеров где бы то ни было еще. Он надеялся, что советским инженерам удастся занять позиции, которые при капитализме принадлежали финансистам и предпринимателям [32].

Хотя Пальчинский и был привержен идее централизованного планирования, он считал, что разрабатываемый центром план должен иметь весьма общий характер, допуская множество местных вариаций. Он должен оставлять место для индивидуальной инициативы. Специфические местные условия — такие, как наличие и стоимость угля, водного транспорта, квалифицированного труда и строительных материалов — вызовут различные решения в ситуациях, на первый взгляд кажущихся аналогичными [33]. Решение о том, использовать ли дрова или уголь в качестве топлива для паровозов на советских железных дорогах, не должно диктоваться из Москвы, писал он; вместо этого, следует выбирать то или иное топливо в пределах каждого региона в зависимости от существующих там цен.

В конце двадцатых годов советские специалисты по хозяйственному планированию разделялись на сторонников «функционального» и «регионального» планирования. «Функционалисты» считали, что планирование должно осуществляться из центра, т. е. из Москвы, и производиться с точки зрения целых отраслей промышленности (таких, как черная металлургия), не уделяя большого внимания местным различиям. «Регионалисты» же считали, что планирование должно «вырастать из земли», основываясь на доскональном изучении региональных особенностей (таких, как залежи полезных ископаемых, центры концентрации населения, транспортные сети, объекты культуры и отдыха и так далее. Пальчинский стоял за комбинирование обоих типов планирования, но в своих отчетах первостепенное внимание уделял региональному. Подчеркивая особое значение местных условий, он стремился нейтрализовать тенденцию московских проектировщиков к их игнорированию, особенно усилившуюся по мере того, как коммунистические руководители сосредоточивали все большую власть в пределах столицы. Пальчинский считал, что необходимо выезжать в провинцию, изучать существующую ситуацию (причем не только природные, но и человеческие ресурсы), а уже потом составлять планы промышленного развития, которые бы предусматривали множество вариаций применительно к особенностям конкретных местностей. Его раздражали чиновники Госплана, которые обвиняли его в «параллелизме», когда он призывал к проведению как региональных, так и функциональных изысканий. Ведь именно Госплан, настаивал он, как раз и должен заниматься комбинированием этих подходов.

Повышенное внимание Пальчинского к местным различиям отчасти проистекало из того, что он получил образование инженера по горным работам — области, в которой локальная специфика имеет огромное значение, отчасти же объяснялось его убеждением в том, что слепое, замкнутое в центре планирование обречено быть неэффективным в техническом плане и несправедливым в плане человеческом. Вдобавок к тому, что такое планирование оказывалось не столь плодотворным для развития промышленности, оно еще и попирало интересы местного населения, не считаясь с его специфическими жизненными условиями и нуждами.

Уже в 1922 году Пальчинский резко критиковал пристрастие большевиков к индустриальным гигантам — веру партийных руководителей в то, что лучшими предприятиями всегда будут самые большие. Он сокрушался по поводу идеологии, объявлявшей мелкие отрасли производства, мастерские, кустарей и ремесленников пережитками прошлого. Задаваясь риторическим вопросом — «Можно ли строить локомотивы, океанские суда, мосты и гигантские гидравлические прессы в маленьких цехах или кустарных мастерских?», — он отвечал: «Конечно нет. Но нужны ли нам гигантские фабрики, чтобы иметь хорошие пуговицы, хорошие носки, канцелярские товары, столовую посуду, одежду и т. п.? Конечно нет» [34]. Пальчинский призывал к симбиотической комбинации всевозможных разновидностей индустрии. Советский Союз, говорил он, должен иметь цель, превосходящую создание тяжелой промышленности; должен стремиться к тому, чтобы стать обществом, в котором находят свое удовлетворение все человеческие запросы, — а этой цели не достичь, если отсутствует многообразие масштабов, стилей, а также форм управления.

Еще в дореволюционные годы, когда Пальчинский проживал в изгнании в Западной Европе, на него произвел впечатление тот факт, что даже в тяжелой промышленности мелкомасштабные предприятия порой оказываются наиболее эффективными. Так, в 1911 году он писал, что в британской угольной промышленности наибольший вклад в добычу вносит не совокупная деятельность крупнейших шахт (каждая из которых насчитывает более 1000 рабочих), но совокупная деятельность шахт средней величины (насчитывающих от 100 до 1000 рабочих каждая). Последние производили 70 % британского угля, в то время как на долю первых приходилось 28 % [35].

После революции, став консультантом советских промышленных руководителей, Пальчинский продолжал рассуждать в том же духе. Он указывал, что средние и мелкие предприятия