Но вернемся к семейной реликвии…

Прекрасные дни отдыха на юге вновь и вновь становятся убежищем от сверхнапряжения военного времени.

«Потом в Батум пришла цивилизация. Она пришла по асфальтированным дорогам, воткнула над милиционерами бамбуковые зонты с зелеными лампочками, обежала крохотными фонтанами клумбы экзотичных цветов, раскинулась шезлонгами на пляже, построила новую гостиницу и оевропеила порт.

И Батум стал по-новому хорош.

…Кусочки турецкого шашлыка, помидоры желтого цвета, персики невероятного размера – в Батуме все было невероятно вкусно. Но потом мы познакомились с королем. Назывался он “чанах”.

Ты помнишь, Лялька?

Мы пришли на поплавок, за пустыми столами сидели аборигены, и все чего-то ждали. Потом перед каждым поставили дымящийся глиняный горшочек. Мы робко заказали себе то же и узнали, что такое пища богов! Мы каждый день приходили на поплавок есть чанах».

Судя по сопутствующему рисунку, Шура еще и катал свою Ляльку, мою будущую маму, по морю на лодке.

Счастьем лучится и следующий рисунок: узнаваемая пара впитывает лучи солнца, которые, пробившись сквозь тучи, заливают море и горы.

«Я не могу расстаться с тобой, Батум. Слишком большое место ты занял в моем сердце. Разве можно забыть этот бред архитектора, этот пятнадцатикилометровый пляж в Кобулети? Природа способна на самое невероятное, и здесь она доказала это в полной мере. Масштаб и романтика – вот что врезает в память этот пейзаж. Прямая стрела пляжа упирается в синий профиль гор. И дальше еще профиль гор уже лиловых, и еще, и еще, и потом чуть голубеют, как мираж, горы в Турции. И большое море – море, прикинувшееся океаном. И большое небо. Небо с библейскими тучами, сквозь которые острыми золотыми мечами вечернее солнце упирается в горизонт.

Начиная со второй половины 20-х годов художник иллюстрирует и оформляет ряд журналов

…Мы вышли из гостиницы пообедать и почему-то поехали на Зеленый Мыс. Но там уже все было закрыто, и мы сели в поезд и поехали в Кобулети. Потом нужно было долго ехать автобусом. Потом был этот пляж. Потом мы разыскали восточный ресторан. Но вино взять не смогли: оказалось, я забыл деньги в гостинице. На кое-какую еду хватило. На вокзал мы шли пешком. До него было далеко. Мы шли быстро. Мы должны были успеть к последнему поезду. Было темно. Я заставил тебя рассказывать что-то увлекшее тебя и слушал не перебивая, затаив дыхание. Я боялся, что ты заметишь, что мы идем чересчур долго и что ты устала. Мы вернулись в Батум совсем поздно.

Мы устали, но нам было очень хорошо».

Уже по рисунку – изгиб моря, пара, бредущая по приморскому шоссе с нависающей сбоку скалой, пальмы и солнце, – понятно: запомнившийся день входит в череду чудесных черноморских дней.

«Магнолии одуряюще пахнут лимоном. Мы идем по шоссе. Шумит море и трещат цикады. Из ущелья, как из открытой огромной печи, пахнуло на нас горячее дыхание.

Ночь. Черная южная ночь.

1930-е. Фотокомпозиции «для семейного пользования» – предтеча заказных фотомонтажей – сегодня смотрятся авангардом

Мы долго идем. Мы пришли в старый город. Мы входим в кафе. Садимся за деревянный стол на табуреты. Вместо крыши – зеленые листья и черные гроздья винограда. Крохотную площадку кафе огибает горный ручей. Его не видно, но мы слышим его холодное журчанье.

Хозяин-грек опускает руку в ручей. Он достает ледяные бутылки нарзана. Ставит на стол. Потом приносит маленькие чашки турецкого кофе, вкусного, как напиток богов. Мы пьем горячий кофе и холодный нарзан. Оставляем хозяину деньги. Идем домой.

Мы идем по шоссе. И магнолии еще более одуряюще пахнут лимоном».

Напомним, что каждая оснащенная иллюстрацией запись делалась глубокой ночью, после напряженнейшего дня. Работа с фоторепортерами, отбор фото – наших и трофейных, задания печатникам и ретушерам, подготовка, обсуждение, порой переделка, утверждение и выклейка макетов изданий на русском и немецком, и еще масса творческой суматохи, из чего состояла повседневная редакционная жизнь. И одновременно художнику надо было держать в голове тему очередного фотомонтажа. Обычно он сам и придумывал ее. Иногда отталкиваясь от какого-то фото, но чаще стараясь просто взглянуть на монтаж глазами того, кому он был предназначен, – вражеского солдата. И понять, что именно на него должно сильнее всего воздействовать.

В первых «официальных», рекламных фотомонтажах художник нередко использовал образ молодой жены

Начиналось все это в довоенной жизни, как игра, где вкрапленное фото или вырезки из журналов должны было придать убедительность шутливой композиции, основу которой обычно составлял рисунок. Иногда появлялись целые альбомы из забавных склеенных фотокомпозиций. Главными героями обычно были сам автор и его Лялька… То она шутливо целится в какое-то экзотическое животное, то восседает на плече орангутана, опираясь на путеводитель «Бедекер», то, стоя на карте земного шара, кокетливо облокотилась на маленькую пальму в ожидании супруга, вышагивающего по прочерченному через моря и континенты маршруту…

Потом последовали заказы на рекламные работы. Первые заказные работы с использованием фото рекламировали не только отдых в Кисловодске, но и потребительские товары: настольные лампы, консервы, букеты цветов. Фотомонтажные композиции Александра Житомирского стали появляться на обложках книг, например о теннисе и о боксе, на обложках журнала «Рост».