Саня забился в угол. Он видел, как шевелятся от вшей волосыу бомжей на головах, видел страшные мутные глаза мужика насильника, слышалунылую матерщину подростков, и это мешало сосредоточиться, сообразить, что жепроизошло на самом деле. Он представлял, как мечется сейчас по квартире Наташа,и от этого больно сжималось сердце. Наверное, она обзванивает больницы. Ейдиктуют все новые справочные номера, она не успевает записывать, руки у неедрожат, в глазах горячо от слез. Хорошо, если Димыч спит.

Саня понимал, что надо спокойно и серьезно обдумать своеположение, но мысли его почему-то упрямо убегали прочь иззагончика-"телевизора", из вони и ужаса, домой, к жене и сыну. Он такясно видел, как открывает дверь своей квартиры, как ворчит Наталья, помогая емуснять грязную дубленку, как он залезает в горячую ванну с хвойной пеной, апотом, красный, распаренный, чистый, в теплом махровом халате, пьет крепкий чайна кухне и рассказывает Наталье дикую историю про труп в чужом подъезде.

Мужика насильника вывели из «телевизора», он завизжалвысоким, надрывным голосом, стал упираться ногами и руками, потом завыл, какпес. Вой этот мучительно долго стоял в ушах.

Время шло. На Саню никто не обращал внимания. Он понимал,что с каждой минутой тают его шансы выпутаться. В памяти у него был черныйпровал. Последнее, что осталось от начала сегодняшнего вечера, были долларовыекупюры, рассыпанные по полу. Но где именно он видел это, кому принадлежалиденьги, кто находился рядом, Саня вспомнить никак не мог.

В отделение ввалилась толпа дешевых проституток. Продрогшие,с расплывшейся косметикой на лицах, они громко ржали, заигрывали смилиционерами, вели себя так, словно отделение для них дом родной, а задержание– счастливая возможность погреться и отдохнуть.

– Что загрустил, красивый мой? – подмигнула Санеогненно-рыжая румяная толстуха в зеленых кожаных шортах и порванных черныхколготках.

Он вдруг вспомнил, с какой брезгливой жалостью поглядывал наэтих продрогших дешевых куколок из окна машины, проезжая поздними вечерами поТверской или по Садовому кольцу, как снисходительно удивлялся их солдатскойвыдержке. Они ведь почти голышом выстраивались на холоде, под ветром, снегом,дождем, и было приятно на этом печальном фоне ощущать себя в теплой мащине, чистеньким,независимым.

Однако сейчас несчастные, истеричные девки во сто кратсчастливей его. Их отпустят, ну, в крайнем случае, оштрафуют. Им не привыкать.А он застрял надолго и всерьез. Как говорил Артем Бутейко, «влип по-черному».Впрочем, сам Артем «влип» еще черней. Он мертв.

Реальность наплывала на Саню вместе с хохотом проституток,нытьем наркоманов, у которых начиналась ломка, мерным храпом бомжей, помятымилицами милиционеров, предутренней серой суетой районного отделения.

"Я не сумею выкрутиться, – с тоской думал Саня, –пистолет мой. На нем мои отпечатки. Я заснул на месте преступления рядом струпом. Это называется «бытовуха».

– Бытовуха, она родимая, – со вздохом пробормотал старшийследователь следственного отдела окружного УВД Илья Никитич Бородин, открываяпапку со свежим уголовным делом.

То, что в деле нет никаких неясностей, огорчило и дажеобидело Илью Никитича. В отличие от большинства своих коллег, он любилзапутанные дела. Но если попадались иногда за долгие годы его работыпреступления, которые не распутывались с двух-трех ходов, то всегда всеупиралось в пошлые унылые мотивы. Деньги. Жилплощадь. Конкуренция в бизнесе.

Что касается преступлений громких, скандальных и до сих порне раскрытых, то с ними Илье Никитичу работать не приходилось, впрочем, онзнал, что и там нет ничего таинственного. Просто больше действующих лиц, большенулей в денежных суммах, бизнес крупней, а по сути – та же тупая бесстрастнаякорысть, та же пошлость. Нераскрытыми эти преступления оставались не потому,что были тонко и хитро продуманны, мастерски выполнены, а потому, что их нехотели раскрывать – все по тем же пошлым прагматическим причинам, и это само посебе было преступлением, злодейством. Круг пошлости замыкался.

Ежедневная рутина, горы. бумаг, нудные допросы – все этоникак не вязалось с теми романтическими представлениями о профессииследователя, которые сложились в душе Бородина в юности. Он прекрасно понимал,что душа его продолжает кормиться глупыми полудетскими иллюзиями, норасставаться с ними не хотелось. Слишком грустно под старость окончательноубедиться, что человек человеку даже не волк (потому что волк – зверь умный иблагородный). Человек человеку кирпич, который падает на голову просто так, безвсяких мыслей и эмоций.

Когда он принял к производству дело об умышленном убийствежурналиста Артема Бутейко, сердце его возбужденно забилось. Тележурналист.Известная личность. Кого только этот Бутейко не поливал дерьмом.

Перед мысленным взором Ильи Никитича тут же замелькали кадрыкакой-то ночной программы, встала неприятная физиономия ведущего, который снескрываемым удовольствием рассказывал о нежной дружбе известнейшего политика смолоденьким солистом рок-группы. А потом еще вспомнились обрывки ток-шоу, вкотором этот Бутейко буквально насиловал двусмысленными хамскими вопросамипопулярного кинорежиссера.

В голове завертелись хитрые версии, одна остроумней другой.Возможно, Бутейко раскопал серьезный компромат или кого-то подставил своейнеумеренной наглой болтовней. Или вдруг кто-то наконец оскорбился до глубиныдуши теми гадостями, на которых Бутейко сделал карьеру, и решил отомстить,отстоять свою честь, пусть незаконно, но почти благородно. Возможно, убийствоэто сродни дуэли, как в старые добрые времена, когда оскорбление честисмывалось кровью.

Илья Никитич немного раскраснелся от возбуждения, вытер лобклетчатым накрахмаленным платком. И тут же поймал насмешливый взгляд дежурногоследователя, который передал ему дело к производству.

– Подозреваемый задержан на месте преступления, практическипойман с поличным. Убитый должен был своему приятелю три тысячи баксов,приятель – мелкий бизнесмен, после кризиса разорился, стал требовать у Бутейковернуть долг, пару раз пригрозил, потом нажрался с горя, подстерег терпилу вподъезде и пальнул в голову в упор. Бытовуха.

Краска радости тут же отхлынула от круглых щек ИльиНикитича, лицо его вытянулось и погрустнело. Он постарался скрыть, как сильнорасстроился.

Что делать? Злодейство уныло и дебильно. Вероятно, до пенсииему так и не встретится достойный противник, преступник-интеллектуал,какой-нибудь современный Родион Раскольников.

Яркие и серьезные чувства – месть, зависть, ревность,любовь, тщеславие, идейная убежденность, либо не существуют вовсе, либоостались где-то в далеком прошлом. Над Бородиным постоянно посмеивались вуправлении, называли Пинкертоном и Шерлоком Холмсом. Все знали, что Бородинлюбит выдумывать загадки там, где их нет.