Он шагнул назад и поднял глаза:

– Ты замерзла?

Как бы ей хотелось уметь скрывать свои реакции.

– Нет.

Сидони ожидала какого-нибудь замечания насчет ее дрожи, но он просто повернулся, чтобы взять свою бобровую шапку с лавки сзади. Плавным движением поднялся в седло гнедого, и сердце ее екнуло от восхищения силой и ловкостью Джозефа.

«Поверьте мне, tesoro, я буду прикасаться к вам вновь и вновь так, как вам и не снилось».

Она подавила воспоминание о пугающем обещании Меррика и, когда они стали удаляться от замка, принялась лихорадочно подыскивать какую-нибудь нейтральную тему для разговора. Это было трудно, ибо всякий раз, поглядывая на него, Сидони вспоминала его поцелуи и прикосновения.

– Почему вы называете меня итальянскими словами? Я думала, вы должны бы говорить… – Она вдруг вспомнила, что свет считает его мать ничем не лучше шлюхи. Тема Консуэло Альварес, по всей видимости, под запретом.

Он насмешливо вскинул бровь, догадываясь о ее затруднении.

– Должен бегло говорить по-испански?

– А разве нет?

– Моя мать умерла, когда мне было два года. Я ее не помню.

– Мне очень жаль…

Последовало неловкое молчание. Они пересекли широкое зеленое поле. Скалы возвышались слева от них. Волны с грохотом разбивались о камни внизу. Чайки пронзительно кричали, словно потерянные души. За спиной, на горизонте, виднелся замок Крейвен. Даже на солнце замок выглядел мрачным.

Молчание затянулось, сделалось невозможно гнетущим. Лошадиные копыта глухо стучали о густую траву. Леди Форсайт нервно озиралась, ища, о чем бы поговорить. Погода – слишком банально, но замечание насчет светлого дня уже вертелось у нее на языке, когда он наконец заговорил:

– После того как мне не удалось преуспеть в Итоне, отец забрал меня жить в Венецию.

Что-то в его тоне указывало, что за этим лаконичным сообщением скрывается долгая история. Сидони так многого не понимала и так многое хотела узнать. Лихорадочное любопытство тревожило ее. Меррик чужой, и будет лучше, если он таковым и останется.

Когда она не отозвалась, он продолжил:

– Мы редко приезжали в Англию.

Сидони могла себе представить почему. Она была еще слишком мала, чтобы помнить изначальный скандал, касающийся лорда Холбрука и его самозваной виконтессы, но злые сплетни продолжали муссироваться и годы спустя. Впрочем, эта история по большей части оставалась загадкой. К примеру, откуда у Джозефа появились шрамы на лице? Сидони было известно, что всю жизнь Энтони Меррик опротестовывал незаконность своего брака. После его смерти титул Холбруков перешел к Уильяму, кузену Джозефа. Уильяму, который вскоре после получения наследства женился на Роберте Форсайт – женился ради ее приданого.

Энтони Меррик в некотором роде отомстил посмертно. Он был одним из богатейших людей в Англии, и, не считая Барстоу-холла в Уилтшире и Меррик-Хауса в Лондоне, ничего из его состояния не вошло в майорат. После смерти отца девять лет назад Джозеф Меррик унаследовал громадное состояние. Уильям Меррик остался с двумя обветшавшими домами, которые дядя намеренно запустил, и без средств для поддержания достоинства титула виконта Холбрука.

С той поры состояние Джозефа многократно увеличилось. Он был умен, решителен, безжалостен и не боялся новшеств. Его богатство обеспечивало ему сдержанное признание в обществе, несмотря на незаконнорожденность. Уильям метался от одной финансовой неудачи к другой, пока в конце концов не оказался на грани банкротства. С каждым провалом его ненависть к Джозефу возрастала, превращаясь в манию. Сколько раз Сидони слышала, как Уильям проклинает своего кузена. Его нападки на Роберту становились особенно злобными, когда Джозеф в очередной раз в чем-то одерживал над ним верх.

Меррик свернул к краю поля. Сидони последовала за ним по пологому склону к широкому изгибу берега. Несмотря на теплый день, море было бурным и волны с оглушительным грохотом ударялись о берег. Внезапно ощутив потребность в свободе и скорости, она пустила Кисмет в галоп. Короткий промежуток времени леди Форсайт ловила свистящий соленый воздух да слышала стук копыт по гладкому песку. Она слышала Меррика позади, но не оглядывалась. В эти мгновения ей хотелось думать, что она может убежать от неприятностей.

Сидони доскакала до усеянного скальными обломками края берега и натянула поводья Кисмет. Потом повернулась в седле и наблюдала за стремительным приближением Меррика. Большой гнедой, резко остановившись рядом, встал на дыбы. Трепет пробежал от того, как легко Меррик справился со своим нервным скакуном. Эти умелые руки, что успокоили взвинченную лошадь, скоро будут касаться ее тела.

Наклонившись, чтобы потрепать атласную лошадиную шею, Джозеф взглянул на нее. Свет в его серебристых глазах говорил о том, что он догадывается о направлении ее мыслей. Ну разумеется.

– Немного лучше? – Этот легкий изгиб губ прорезался прямиком к ее сердцу.

Она заморгала. К сердцу? Нет, нет, нет! Сердце ее не будет затронуто. Она и без того балансирует на краю пропасти, продавая свое тело.

Он заметил ее смятение.

– Что случилось?

Сидони закусила губу и выбрала опасную честность.

– Я все время забываю, что вы намерены погубить меня.

Если б Сидони не смотрела так внимательно, то могла бы и не заметить тени беспокойства, промелькнувшей в его глазах. Ей пришло в голову: если Меррик может читать ее мысли, то и она учится понимать его. Эта вторгающаяся интимность ослабляла сопротивление, но она не знала, как с ней бороться.

– Ничего радикального, – мягко проговорил он. – Это готическая атмосфера разжигает твое воображение.

Мерин придвигался все ближе, пока нога Меррика не ударилась о ее ногу. Он протянул руку и обхватил ее за шею, зарывшись пальцами в растрепавшиеся от быстрой скачки пряди. Кожу обдало жаром.

О Боже…

Внутри Сидони все задрожало мелкой нервной дрожью. Проклятое обещание позволять ему вольности было ошибкой, но теперь уже поздно отступать.

– Меррик… – Она оцепенела, не отстраняясь.

– Джозеф.

Она сузила глаза.

– Хорошо, пусть будет Джозеф. Отпустите меня.

Держа ее с мягкой неумолимостью, он придвинулся ближе. Ответ его прозвучал шепотом:

– Ну нет, Сидони. Никогда не проси отпустить тебя. Пока – нет. Не раньше, чем мы познаем райское блаженство.

– Прекратите. – Сердце ее колотилось так сильно, что готово было выскочить из груди.

– Прекратил бы, если б мог.

Она напряглась под его рукой.

– Глупости, вы просто играете со мной.

– Несомненно, tesoro. Но ты сама виновата в этом. Ты такая неотразимая, что я просто не в силах… устоять.