мое лицо, исказившееся в ярости и ненависти к самой себе. Взревев раненным зверем, я бросилась на зеркало и вцепилась в него раскаленными до красна ладонями, превращая металл в потоки горячей лавы, медленно стекающей на пол сквозь мои пальцы.

Когда последняя капля бронзового сплава упала на половицы, я обхватила себя руками и разрыдалась. Дверь же так и осталась незапертой…

— Несправедливо! Он же… Я же из-за него такая!

Мои завывания вероятно слышал весь улус, но в этот раз я даже не задумалась об этом. Было слишком больно, чтобы заботиться о приличиях.

Ноги не держали. Пошатываясь, я кое-как добралась до кровати, чтобы рухнуть в подушку лицом, до боли впиваясь в нее зубами. Слёзы плавно перетекли в истерику с судорожными всхлипами и заиканием:

— Ну поч-поч-чему он?!!! За что я вообще люблю его?! Идио-о-тка-а-а!

В ход пошли кулаки — бедной подушке в эту ночь досталось прилично. Когда силы иссякли, я с ненавистью швырнула ее на пол, и перевернулась на спину, сквозь отекшие веки всматриваясь в потолок. Истерика отступала, пуская на свое место болезненную опустошенность.

— За что… — губы безустанно шептали эти слова, не находя на них ответа.

Какое однако скверное чувство юмора у судьбы. Когда-то я получила все эти ожоги из-за Хана, потому что ему нужна была моя магия, а теперь… Теперь он с отвращением смотрит, на то, что создал собственными руками. А я даже обвинить его в этом не могу, ведь по сути, Хан здесь и Хан в моем времени — это два абсолютно разных человека.

Вместе с рассветом ко мне пришел и сон. Тревожный, неглубокий, однако дарящий надежду на пусть и короткое, но спасительное забвение.

Прошло три дня, прежде чем я решилась высунуть нос из юрты. Чувство стыда и униженного достоинства накрыли с головой вместе с пробуждением на утро после постыдного инцидента. От уроков Настасьи и услуг прислужницы я отказалась, просто-напросто не открыв им дверь. Через сутки все поняли, что бороться со мной бесполезно, и в итоге даже еду просто оставляли на пороге, оповещая меня коротким стуком.

Все эти дни я пребывала в каком-то странном коматозе, бездумно слоняясь от одной стены юрты к другой. Теперь я видела лишь один единственный выход — обратиться к уроборосу. На то, что Хан вновь начнет ко мне что-то чувствовать, я уже не надеялась, упорно убеждая себя в том, что так будет для меня даже лучше.

Когда решение было принято, я потихоньку стала обдумывать план побега. Взывать к древнему змею прямо в улусе явно не лучшая идея. Именно поэтому на третьи сутки я покинула свое временное пристанище, чтобы разузнать о смене караула. Однако, едва вышла за порог, как на тут же меня налетел ураган под именем Настасья.

— А ну признавайся, что произошло у тебя с кааном?! — вспылила девушка, заталкивая меня обратно в юрту, — Он отказал, да?

В ее глазах стоял страх и едва сдерживаемые слезы.

Я промолчала, не зная как признаться Настасье в том, что ничего не вышло. Но оказалось, что она и сама все поняла. Руки девушки безвольными плетьми повисли вдоль резко сгорбившегося тела. Расширенными глазами уставившись в одну точку, она пробормотала:

— А я знала… Чуяла, что мой конец уже близко…

Сердце угодило в тиски совести. Как-то разом стало стыдно за собственные переживания, кажущиеся нелепыми на фоне того, что грозило девушке. У меня есть хоть какой-то шанс… А у нее? У нее и других русских девушек, что попадут в гарем. У них не было шанса на спасение. Ничего не изменится. В улусе так и продолжат раскидывать по степи тела русских наложниц, продолжая сетовать на высшие силы, что губят их души.

Я не могу уйти просто так… Ничего не сделав. В конце концов, что изменится если я вернусь домой на неделю позже?

Надеюсь, что ничего, потому как решение было уже принято.

— Прекращай впадать в уныние, — решительно произнесла я, — Каан не отказывался нам помочь. Он только сказал, что едва мы окажемся вне гарема без его защиты, то воины тут же примут нас за добычу, и вот тогда уже жизнь действительно не побалует радостными деньками.

Настасья задумчиво затеребила дрожащими пальцами косу, превращая идеальное плетение в потрепанную мочалку. Она упорно пыталась найти в моих словах положительный подтекст, но он все не находился.

— Ерден сказал, что лично займется поиском убийцы, — не моргнув, соврала я, — Ты что, не веришь в нашего каана?

И козырь определенно сыграл.

Глубоко возмутившись моими словами, Настасья мгновенно выпрямившись, воскликнула:

— Я никогда не сомневаюсь в господине!

Я даже невольно вздрогнула, опешив от такой бравады.

Удивительно… Как Хан умудряется вызывать у девушек такую безусловную любовь несмотря на все свои злодеяния? Ну по крайней мере у русских девушек… Настасью ведь тоже украли, забрали как трофей, но она смотрит на него почти как на бога. Почему?

— За что ты его полюбила? — спросила я, конечно же раньше чем подумала. Язык мой — враг мой. Однако отступать уже не было смысла, поэтому пришлось добавить, — Как ты смирилась со всем этим? Другие женщины, жестокость, жизнь в рабстве…

Настасья слегка нахмурилась, но уверенности в своей правоте не потеряла.

— А как иначе? У меня было лишь два пути — на плаху или же в его постель. Если хочешь жить, то проще придумать себе сказку и поверить в нее, чем пытаться изменить то, что все равно останется неизменным. Думаешь мне не больно было смотреть как он входит в твою юрту под покровом ночи? — девушка затравленно усмехнулась, — Да я все глаза проревела. Но, что я могу? Я уже позволила себе полюбить его. Полюбить несмотря ни на что. И обратного пути нет. Ты вскоре поймешь… Это как омут, затягивает все глубже и глубже. Сначала потонет совесть, затем стыд, а вместе с ним и честь. Вот и все… Ты уже на дне и выплыть не получится.

Спрятав за ресницами хмурый взгляд, я невольно подумала о том, что моя любовь к Хану развивается по тому же сценарию. Вот только я не готова придумывать себе сказки о вечной любви, которые будут поддерживать во мне хоть какое-то подобие жизни. У меня в отличие от Настасьи есть шанс на свободу. Нужно лишь избавиться от этой больной любви. Вырвать с корнем, да так, чтобы ни частички не осталось.

Сморгнув одинокую слезу, девушка печально качая головой, протянула:

— Ни тебе меня судить. Ты пока не поняла, но мы с