Карон бросился к Мадлен, чтобы немедленно сжать ее в своих объятиях и разом покончить с так некстати возникшим недоразумением. Однако Мадлен остановила его жестом.

— Вы сильно заблуждаетесь, сударь, подозревая меня в вероломстве. Я могу лишь повторить вам то, что уже сказала однажды. — Прекрасные глаза Мадлен наполнились слезами. — Я люблю вас. Клянусь вам в этом. Но не обольщайте себя надеждой на то, что я и впредь буду отвечать вам взаимностью. Мое положение замужней женщины, долг перед покинутым супругом ввергают меня в бездну отчаяния от содеянного. Мое единственное желание — забыть все и жить в полном согласии с собой.

— Мадлен, неужели вы отвергаете меня! — воскликнул Карон. Признание Мадлен сразило его наповал. Он никак не ожидал подобного развития событий. — Неужели вы хотите прекратить связь, которая доставляет нам с вами величайшее наслаждение. — Карон лихорадочно подыскивал аргументы, чтобы сломить ее сопротивление. — Вы правы в том, что я больше, чем кто-либо другой знаю вас. Я знаю, что вы из той породы пылких женщин, которые, открыв в себе однажды этот неиссякаемый источник сладострастия, будут черпать из него до тех пор, пока не достигнут самого дна.

— Вы уверяете меня в том, что у меня нет иного пути, кроме того, который вы так живописно начертали мне? — Глаза Мадлен в одно мгновение сделались сухими. — Но даже вы с вашей проницательностью не могли знать, что я давно нахожусь уже на этом дне. И эта мысль приводила меня в отчаяние настолько, что мое сердце не выдержало. Состояние моего здоровья было крайне тяжелым в последний месяц, а мой врач всерьез опасался за мою жизнь.

— Простите мне мое неведение. Я прилагал множество усилий, чтобы увидеться с вами. Но все мои старания оказались напрасны. Сейчас, когда я узнал о вашем недуге, я глубоко сожалею о том, что осмелился оскорбить вас нелепыми подозрениями.

— Полноте, сударь. Не стоит терзаться сознанием вины передо мной. Мне ли, погрязшей в бездне порока, карать и миловать вас. У нас с вами только один судья — Всевидящий Господь. И сегодня он вразумляет свою заблудшую дочь, обрушив на меня этот тяжелый недуг. Я приняла решение по поводу нас с вами. — Мадлен судорожно вздохнула и продолжила. — Свои соображения, касающиеся этого вопроса, я изложила в письме, адресованному вам. Но не успела его отправить. И раз вы здесь, извольте его прочесть.

Мадлен вручила письмо в руки растерянного любовника. Карон быстро пробежал его глазами, нахмурился, затем прочитал вслух несколько строк этого послания. «Господь — заботливый отец. Он использует разные методы, чтобы напомнить мне о Себе, и нет для меня тяжелее испытания, чем то, что он мне послал. Его немилость открыла мне глаза на мое поведение. Признав свою ошибку, я вверяю себя Божественному провидению. Мой долг запрещает мне впредь думать о ком бы то ни было, а о вас — менее, чем о ком-либо другом. Я не могу без стыда вспоминать о своем грехе».

Некоторое мгновение Карон стоял молча, раздумывая над тем, что ему еще следует предпринять, чтобы образумить свою возлюбленную. Смириться с ее потерей он никак не мог, все протестовало в нем против такой перспективы.

— Надеюсь на ваше благоразумие, сударь. Обещайте мне, что вы больше не станете смущать мое бедное сердце и навсегда оставите меня в покое. Прощайте.

— Оставить вас! Да вы просто ослепли в своем безумии. Вы жестокая женщина. Вы печетесь о своей добродетели так, как девица печется о своей девственности, предаваясь греху рукоблудия. Вы полагаете, что возлагаете на алтарь своего супружества вещь действительно ценную? Но кому, как не вам доподлинно известна истинная цена этой жертвы. Кто оплатит по ее страшным счетам?

— Остановитесь, сударь. — Губы Мадлен задрожали от негодования — Это не я ослепла в своем безумии, а вы обезумели в своей слепоте. Слушая вас сейчас, я все более укрепляюсь в мысли, что вы посланы мне, как искуситель. Семнадцать лет нашей семейной жизни с господином Франке ни разу не омрачились преступным желанием с моей стороны. Я без всякого труда держала клятву, данную супругу перед алтарем. Но, встретив вас, я погибла. Я очень сожалею о том, что уступила вашим домогательствам. Меня оправдывает только то, что я полюбила вас. Сейчас я должна бежать от несчастья любить. Надеюсь, что сердце мое постепенно успокоится, если только я не буду вас видеть.

— Вы представляете, во что превратиться ваша жизнь? — продолжал упорствовать Карон. — Днем, обливаясь слезами благочестия, вы будете усердно вымаливать у Бога прощения. А ночью, проклиная все свои добродетели, вы будете просить у него смерти, чтобы он избавил вас от греховного томления плоти, от своей неутоленной жажды сладострастия, от этого демонического огня, который вы сейчас надеетесь спрятать, словно клад, в тайник и запечатать там навеки. Одумайтесь! Однажды он вырвется из своего заточения, обрушится на вас со страшной силой и собьет с ног. Сумеете ли вы подняться после этого?

На лице Мадлен проступили признаки сомнения, но губы ее твердили все то же самое:

— То, о чем вы мне сейчас так живописно поведали, не имеет ничего общего с любовью. Это бесстыдная страсть, ввергающая нас в геенну огненную. Я не хочу сгореть в этом огне. Я не хочу больше видеть вас, не хочу, чтобы ваше дыхание раздувало пламя в моей груди, — с ожесточением выдохнула она.

— Вы правы. Я говорил о страсти. Но именно страсть — та самая почва, на которой распускаются нежные цветы любви. Убейте ее, втопчите в грязь и что вам достанется? Бесплотный бестелесный дух? Этому возрадуется душа ваша, а что же вы оставите телу? Как вам удастся усмирить его чувственный жар? Отдайте Богу Богово, а кесарю кесарево. И после этого живите с миром, — произнеся эти слова, Карон заметил явную перемену в настроении своей возлюбленной. Он был почти уверен, что одержал полную победу над ее внезапно возникшей слабостью.

Слова Мадлен подтвердили его догадку.

— Вы страшный человек, сударь. Вы подвергаете сомнению то, в чем я окончательно была уверена еще несколько минут назад. У меня не остается больше сил бороться с собой. Но зачем я вам? Я знаю, как нежно вы относитесь к женщинам. Я знаю по себе, как трудно устоять перед вами. Я содрогаюсь от мысли, что однажды вы оставите меня ради одной из них, — с отчаяньем проговорила Мадлен.

— Как вы обо мне могли предположить такое. Ведь я люблю вас, так люблю, что сам удивляюсь. Я испытываю то, что никогда прежде не испытывал! Вы красивее и духовнее всех тех женщин, которых я знал до сих пор. И если вы, находясь во власти изменчивых чувств, которые не дают вам покоя, решите все же отказать мне, знайте, что жертвой, принесенной на алтарь вашей добродетели, явится моя жизнь. Так дайте же мне жить или убейте меня. Жестокая женщина!

Эти слова любовника явились последней каплей, сломившей сопротивление Мадлен. У нее не оставалось больше сил противостоять ему. Забыв все аргументы, которыми она пыталась образумить себя, Мадлен бросилась к Карону, вырвала свое письмо из его рук, и, разорвав его на мелкие клочки, заключила Карона в объятия.

Аркашова уже собиралась ложиться спать, когда раздался звонок в дверь. Хотя она не знала, кто пришел, но интуиция подсказала ей, что гость не желанный. Желанные в такое время не приходят, да к тому же являются по приглашению. Впрочем, ей вообще сейчас никого не хотелось видеть, даже самых желанных; для этого она слишком устала. Репетиция, потом уборка в театре. Все это требует немало сил, а у нее их не так уж и много.