Он начал стаскивать с себя рубашку, но она мирно сказала:

— Подожди, я мокрая.

Посидев, сама стянула с себя короткие штаны, отстегнула нож, развязала на животе узел и стащила рубашку через голову. Ямадо, стиснув зубы, смотрел на обнаженное, покрытое желтыми каплями тело, рот наполнился слюной. Ну что она там?

Оглянулась по сторонам, осторожно положила на рубашку очки, нашла кусочек земли, поросший травой, примяла ее ладонью, чтоб не было больно спине и легла.

— Иди…

Тяжело дыша, глядя ему в глаза, потом морщась, сказала:

— Не торопись.

Надела рубашку, села рядом, посмотрела, как он протягивает пять иен, пожаловалась:

— Дом совсем развалился. Муж приедет, как жить? Через месяц на Окинаву пойдет пароход, я закажу гвоздей и стекла. А себе платье и хороший новый нож Этот смотри, как зазубрен.

Ямадо лежал на спине, лениво запрокинув голову, тело стало неожиданно легким, хотелось насвистывать, волнение прошло.

— Слушай, — сказал он. — Хочешь заработать еще? У меня есть брат. Что, если завтра он придет к тебе?

— Брат? Ладно. Расскажи ему, как меня найти. И в это же время. Он верно твой брат?

— Зачем мне врать? Он у меня странный. А ему, я считаю, это нужно. Нужнее даже, чем мне. Поняла?

— Что значит «нужнее»? Все мужчины одинаковы. Пусть приходит.

Когда Ямадо вернулся на шхуну, Суги сидел около борта на палубе, скрестив ноги, спиной упираясь в скрученный и закрытый сверху брезентом трос. Губы его что-то шептали.

Ямадо присел рядом.

Суги сунул руку под брезент и вытащил оттуда рисовую лепешку с куском сырой рыбы.

— Это тебе. Далеко был? Ну, как остров? Что, интересно? Куда ты ходил?

— В поселок. Там за сопкою рыбаки. Степь, бухты.

— Ты видел людей? Расскажи про них.

Ямадо поморщился и достал пальцами изо рта рыбью косточку:

— Суси готовил не повар, а кто-то из нашего брата, из курсантов. Ты так и просидел здесь весь день?

— Боцман приказал починить кранец. Я все пальцы о него ободрал. Боцман сказал, что из меня ничего не выйдет. Он сразу же невзлюбил меня.

— Я встретил на берегу одного человека. Женщину, — осторожно сказал Ямадо.

— Если бы не война в Китае, мать отговорила бы отца и я поступил бы в университет. Когда все это кончится?

— Нужен отцу твой университет… Послушай, Суги. Помнишь, курсант Кунио рассказывал, что он был в квартале особых домов в Отомари? Он был тогда еще школьником в старшем классе. А уже сумел сходить. Тебе было не завидно, когда он рассказывал про это?

Суги пожал плечами. Они сидели бок о бок. Шхуну водило. Она приподнималась, наваливалась бортом на причал, и тогда жалобно вскрикивали расплющенные между железом и деревом плетеные кранцы. Постояв некоторое время, шхуна начинала садиться, отступать, уходящая вода тащила ее за собой до тех пор, пока не выбиралась слабина канатов и они резко, рывком не останавливали судно. От палубы пахло свежевымытым деревом и черным варом, которым были промазаны пазы между досками. Из люка — он вел в кубрик — доносились голоса: курсанты спорили, куда поплывет шхуна после острова.

— Кунио говорит, — Ямадо помедлил, — он и не думал, что это так важно. Он теперь без этого не может. Вот как его забрало! А еще помнишь: однажды ты вошел на кухню взять чашку, а там были наша служанка с почтальоном?

Суги покраснел. Он распахнул тогда дверь на кухню и, ошеломленный, застыл. За кухонным столом сидела, уронив лицо на скрещенные руки, девушка, которую мать недавно взяла из деревни. За ее спиной стоял парень в синей форме почтальона. Суги до этого видел его несколько раз на улице. Лицо у почтальона было красное, он наклонился над служанкой, привалился грудью к ее спине и, сунув руку за вырез ситцевого халатика, шарил в пазухе. Услыхав шаги, служанка медленно, словно просыпаясь, подняла голову. Суги поразило выражение ее лица. Оно тоже было красное, но не испуганное, на губах блуждала улыбка, глаза бессмысленные, радостные. Не понимая, кто вошел, хихикнула, постепенно зрение вернулось, она узнала сына хозяйки. Почтальон вырвал руку, служанка вскрикнула и запахнула халатик. Суги, отскочив, проворно задвинул за собой дверь. Из кухни послышались быстрые убегающие шаги.

— Помню, — не понимая, куда клонит брат, ответил Суги.

— Говорят, мужчина только тогда становится мужчиной, когда он побывал у женщины. Ты слышал такое выражение: «Войти, как меч в ножны?» — Суги покраснел. — Так вот, слушай. Когда я гулял сегодня по острову, я встретил в поселке женщину. И я был у нее. Понимаешь — был. И она сказала, что ты, если захочешь, тоже можешь прийти. Ну как?

Суги тяжело дышал, ладонь, до того спокойно лежавшая на палубной доске, дрожала.

— Что ты молчишь? Я спрашиваю тебя — ну как?

— Н-не знаю.

— Жалкий трус. Разве тебе не хочется стать мужчиной? Не бойся, это совсем не трудно. Она покажет тебе все. Ты будешь только слушать ее. Так пойдешь?

— Я отвечу потом.

— Когда потом? И думать нечего. В полдень она будет тебя ждать около сетей. Там небольшой причал. Я провожу тебя и покажу путь. Ну что? Да?

Суги испуганно кивнул.

На следующий день до перевала они шли молча. Когда подъем кончился и впереди открылся поселок, Ямадо показал:

— Вон видишь сети? Да не там, левее, где мой палец. Жди, она точно придет. Ну чего боишься, иди!

Дальше Суги побрел один. На краю поселка около покосившейся лачуги сидел, разбросав ноги и бессильно качая головой, старик, изо рта его текла слюна, за спиной копошились, играя со стеклянным поплавком, двое голых с большими животами ребятишек. Дальше пошли сбитые из досок бараки без стекол, перед каждым очажок, закопченные котлы, мятые, с остатками еды, оставленные на земле кастрюли. Торопливо миновал их и за последним сараем наткнулся на сеть. И когда над сетью поднялось пугающее плоское, залитое светом женское лицо, Суги испуганно опустил глаза. Женщина держала в руке раковину; увидев его, бросила ее на землю, обошла сеть.

— Ты брат Ямадо? — ласково спросила она. — Успокойся.

Свет погас, лицо перестало быть пугающим, стали различимы глаза — желтые, с добрыми морщинками.

— Ты вовремя пришел. Давай отойдем подальше. Или сделаем так ты постой, а потом иди следом. Хорошо?

Легко перебирая коричневыми в белых восковых ссадинах ногами, она пошла по тропинке в глубь острова. У зарослей кустарниковой акации остановилась, отвела ветку и вопросительно посмотрела на Суги.

— Посидим, — просительно выдавил тот.

Опустились на сухую мятую траву. Она положила в рот уколотый об акацию палец. Сидела, посасывая, исподтишка посматривая на Суги. Он продолжал молчать.