Сутки он теперь в котельной, два дня дома. Нефедов открывает «word» и мучительно медленно печатает: «Ранним утром двадцать пятого декабря одиннадцатого года сёва…» Голубые строчки — это жизнь трех японских парней. Двое — сыновья моряка, третий — сын нищей вдовы, крестьянки с далекого тихоокеанского острова.

«Через месяц Ито вывезли в тренировочный полет. В капонире стоял полузакрытый земляными валами двухмоторный бомбардировщик…» — печатает он. Он — штурман, случайный переводчик Таня и встреченный в Гензане летчик-самоубийца… У него теперь остались только они.

Целый год Ито копит деньги. Накопив, покупает путевку и с туристами плывет на Сайпан. Остров уцелел, Гарапан отстроен, его дома снова образуют узкие, увешанные пестрыми рекламными плакатами и растяжками улицы. Вдоль побережья вновь возникла россыпь рыбацких поселков. Каждый год он посещает их один за другим, идет мимо жалких, связанных из бамбука, стен, тревожно всматривается — не выглянет ли из очередной приоткрытой двери Юкки? Потом уходит от побережья и обходит безлюдные, поросшие кустарником и отдаленные друг от друга оврагами холмы. Забирается в пещеры, натыкается там на обломки столов и железных кроватей — здесь, как в норах, сидели в последние дни обороны острова штабные офицеры, и были развернуты лазареты. Находит спрятанные ржавые винтовочные стволы, погнутые штыки и щепки от жалких бамбуковых пик. Доходит до Марпи-пойнт и долго стоит на краю обрыва. Отвесные, падающие в океан скалы и молчаливые камни, около которых пенится черная вода…

После Марпи он посещает деревню, в которую когда-то привел Юкки. «Она будет жить у тебя, пока не кончится война», — сказал он тогда матери.

Постояв у чужого, выстроенного на месте, где была их хижина, дома, уходит. Над холмами поднимаются дымки. Это такие же, как он, добровольцы совершают поминальный обряд — на Сайпане жгут черепа.