Это была угроза.

Вечером, затемно, когда пришел Кулагин, Нефедов, сидя на кровати, спросил:

— Что так поздно… Тося?

— Она… А ты что читаешь? Все время одну и ту же книжку. Ну, покажи… На английском. Ну, ты даешь! Где выучил?

— В училище. Нас часто держали в строю. Так я выпишу десять слов на карточку и, строго в строю, учу. Потом проверил — у меня запас три тысячи слов, а практики нет.

— Гигант!… Ты куда?

— Схожу, принесу кипятка. Попьем чаю.

В коридоре не было света. Из кухни с чайником Нефедов брел на ощупь. Шел во тьме, полной радужных колец, задевая ящики, привычно отсчитывая шаги. Наконец нащупал косяк, толкнул дверь, она, к удивлению, оказалась закрытой. Прежде чем войти, еще раз пошарил и вдруг услышал, как в замочной скважине тихонько поворачивается ключ. Дверь скрипнула, раздалось легкое дыхание, протянул руку, коснулся чего-то мягкого, задел рассыпанные волосы, дотронулся до крупной, застегнутой на груди пуговицы. Из двери тянуло теплом, к нему примешивался слабый, тревожный запах духов. Тепло и духи могли принадлежать только женщине. Тяжело переступил, задел ящик — загремела, падая, крышка. И сразу же щелкнул замок, тепло и запах исчезли. Ошеломленный, постоял, потом на ощупь снова пошел по коридору. И следующая дверь оказалась запертой, и только за третьей, когда вошел, увидел, что попал к себе. Сразу подумал о женщине: «Отчего она стояла и молчала? Должно быть, ждала кого-то. Кто она?»

Кулагин объяснил охотно:

— Третья дверь от нас? Связист с женой. Только что заселились. Привез ее с Запада. А зачем это тебе?

— Так Давай пить, доставай сахар.

В воскресенье, когда на бухту упал моросящий туманный дождь, он с утра ушел в лес. Бродил у подножия сопки. Жимолость и ольха — все мокрое, на всем мелкие светлые капли. Брел по колено в траве, когда почувствовал — кто-то идет следом: ветки позади то прошумят, то замолкнут. Остановился, сам задел ветку, с нее упала горсть капель, ударила по нижней ветке, вызвала целый обвал, водопад. Так стоял, пока в ольшанике не появилось, не задвигалось темное пятно, не вышла, неумело отстраняя ветви, женщина, на плечах черный офицерский до пят плащ.

Женщина подошла к дереву и погладила пальцами морщинистую, набухшую от дождя кору.

— Это, наверное, пробковое дерево, — сказал Нефедов. — Кора какая! А вы, видно, новенькая, здешние женщины в такую погоду в лес не ходят. Это я не к вам ночью по ошибке постучал? Что же вы так просто, не боясь, открыли? Другая бы не решилась.

— Другая бы с вами в лесу разговаривать не стала.

И пошла прочь.

В тот же день они снова встретились. Соседка пригласила Таню посмотреть кино. В клубе было жарко, офицеры с семьями сидели в первых рядах, матросы — стулья им заменили на скамейки — шумно теснились сзади.

Вспыхнул экран, замелькали серые, рваные тени, захрипел звук Картина была трофейной, титры сообщили: «Получена из Германии в качестве репараций». Главная артистка танцевала и пела, а потом сбросила с голого тела шубу из рыжей лисы и упала в бочку с водой. Раздались хохот и свист.

Когда фильм кончился, соседка исчезла, ее подхватил кто-то под руку и увел. Домой пришлось идти одной. Рядом случайно оказался Нефедов. Спросил:

— Что же вы без мужа?

— Он дежурит.

Когда подошли к Кораблю, Таня сказала:

— Оставьте меня. Идите, я подышу воздухом.

Он попросил:

— Дайте вашу руку, — и припал губами к пальцам, — моя мать, в ней была польская кровь, говорила: прощаться с женщиной надо так

Таня рассмеялась:

— Что она еще говорила? Идите, идите, не оставайтесь.

Когда к нему заглянул Цыгун, рабочий день уже подходил к концу. Кулагин удивился: оперуполномоченный еще не приходил ни разу. Тот, войдя, сразу же спросил, где хранятся чертежи.

— В железных шкафах. Вот здесь… Но только те, что без грифа. Всё, что с грифом, — в спецхране, в штабе.

Опер потрогал на окнах решетки, полистал бумаги на столе (некоторые чертежи рассматривал вверх ногами), спросил про охрану и только, когда уходил, неожиданно сказал вполголоса:

— Зайдете. Сегодня же.

— К вам, куда это?

— Ко мне. — И, видя, что Кулагин смотрит растерянно, объяснил: — За подсобным хозяйством — тропинка. На ней — домик Никуда не сворачивайте, и чтобы никто вас не видел. Если нужно, постойте, переждите. Подойдете к двери, стукните два раза. Вот так… — Постучал по косяку.

Цыгун уходил, мешала смотреть решетка, стекло было с браком, сперва исказились плечи, потом бедра, расползлись и искривились ноги, человек дернулся и исчез.

Подсобное хозяйство находилось на отшибе. Когда Кулагин подошел к нему, смеркалось. Включили фонари — всплыла дорога, застывшая сухая грязь, под последним фонарем увидел в кустах едва заметную исчезающую тропинку. Шел по ней, осторожно нащупывая ботинком твердую землю, соскальзывая, попадая в траву, мох, прошел шагов сорок — и вдруг из темноты засветилась бельмом — крошечным окошком — избушка. Окно плотно занавешено бумагой, блеснула металлической ручкой дверь. Поднялся на крыльцо, прислушался, дважды раздельно постучал, дверь отворилась. Едва Кулагин переступил порог, человек, стоявший за дверью, сразу же ее захлопнул.

— За вами никто не шел?

— Никто.

Маленький, застеленный пожелтевшей клеенкой стол, два табурета, над столом слабая, свечей двадцать пять, без абажура, на искривленном шнуре лампа. Цыгун уселся напротив, помолчал, посмотрел на Кулагина и наконец делано-безразлично произнес:

— Ну, раз пришли, расскажите о работе. Давно хотел вас послушать.

— Что рассказывать? Работа, как работа. Техника. Рассказывать — ночи не хватит… — Но тут же спохватился: торопиться не надо.

— Я вас не про технику, техника меня как раз мало интересует. Меня интересуют люди. Они ведь у вас все с допуском. — Слово «допуск» подчеркнул.

— Что люди? Стараются. Не в них дело.

— А вот загадками не говорите. Вы пооткровеннее… Все-таки вернемся к народу. Вы их хорошо знаете? Ну например, у кого где родственники?

— Какие родственники?

Уполномоченный сидел под лампочкой, черные тени стекали в глазные впадины. Еще одна тень кольцом окружила рот.

— Что-то вы плохо меня понимаете. Или не хотите понимать… Скажем, офицеры — отношения у них в семьях нормальные?

— В каких семьях? Офицеров всего два: я и техник Я холостой, у техника жена беременная. Беременная — это, по-вашему, как — нормально?

— Только не надо шутить. Я обслуживаю вас… Итак, вы считаете, что все у вас в порядке.

— Я этого не говорил.

В тишине стало слышно, как шумят сосны, ночной ветер набрал силу, с треском отломилась и упала на крышу ветка.