— Разумеется, моя дорогая, — отвечает он. — Но когда бы ты принесла мне миллион, то с твоими запросами и его бы скоро спустила, и если здесь ты столько тратишь, сколько же ты будешь проживать в Лондоне?

— Знаете ли, сэр, — отвечаю я, — я собираюсь жить, как все прочие дамы моего положения, а если вы думаете, что раз я была служанкой, то позволю собой командовать, как вам вздумается, то я докажу, что вы ошибаетесь! Не хотели обходиться со мной, как с женой, нечего было и жениться! Я за вами не бегала и вас об этом не просила.

— Мадам, — говорит он, — мне не жаль сотни гиней, чтобы доставить вам удовольствие, но я замечаю в вас дух, какого никак не ожидал и никаких признаков его прежде не видел.

— Ну, теперь-то времена переменились, сэр, — я стала вашей супругой!

— Да — и боюсь, скоро мне придется об этом пожалеть.

— Боюсь, что и мне придется пожалеть: если вы уже сейчас так со мной обращаетесь — то не сомневаюсь, начнете меня избивать еще до истечения месяца! Что ж, бейте — это мне будет легче перенести, чем такое варварское обращение!

Тут я залилась слезами и изобразила обморок. Это до смерти его перепугало, он позвал слуг. Немедля прибежала миссис Джукс и принялась вместе с горничной тереть мне виски и подносить к носу нюхательную соль.

— Боюсь, — говорит миссис Джукс, — она уже не придет в себя.

Тогда он принялся бить себя в грудь, восклицая:

— Дражайший мой ангел! Будь проклята моя вспыльчивость — я погубил ее, погубил! Да лучше бы она растратила все мое состояние — лишь бы не это! Скажи хоть слово, любовь моя, я спущу все свое золото для твоей услады!

Наконец, утомившись ломать комедию и решив, что для задуманного я достаточно пролежала в притворном обмороке, я начала двигать глазами, расслабила челюсти и разжала кулаки. Едва заметив это, мистер Буби в необычайном восторге принялся обнимать меня и целовать, затем на коленях просил прощения за все, что мне пришлось вытерпеть из-за его бесчувственности и глупости, и без дальнейших разговоров выдал мне деньги. Надеюсь, что я сумела и на будущее предотвратить всякие отказы и расспросы о моих расходах. Хорошенькое дело: женщина выходит замуж за деньги, а ей этих денег не дают!

Наконец все успокоилось, и мы сели завтракать, но я положила не улыбаться и ни по какому случаю не обращаться к мужу ни с каким добрым словом.

Разумная жена не спешит с примирением: продолжительное наказание держит мужа в смирении.

Когда мы оделись, я приказала подать экипаж, и мы отправились на прогулку. Поначалу мы долго молчали; он то и дело сжимал мою руку, целовал и подавал иные знаки нежности, я с недовольным видом все это принимала. Наконец я первая открыла рот.

— Так что же, — говорю я, — теперь вы жалеете, что женились?

— Дорогая моя, — отвечает он, — молю тебя, забудь о том, что я сказал в гневе!

— Гнев, — отвечаю я, — чаще выдает истинные мысли, чем учит притворству.

— Что ж, — говорит он, — веришь ты мне или нет, но клянусь, что не променяю тебя на богатейшую женщину на всем белом свете!

— Еще бы вы попробовали! — говорю я. — И все же вы пожалели для меня какой-то жалкой сотни фунтов!

Едва произнеся эти слова, я увидела, как по полю скачет во весь опор пастор Вильямс. Впереди него свора гончих травила зайца, на моих глазах они догнали его и загрызли, а мистер Вильямс, догнав их и спешившись, отнял его у собак.

Муж приказал Робину править к нему; вид у него был угрюмый, что я отнесла за счет ревности. В таких случаях мудрее всего начинать первой; так я и сделала.

— Что это вы так помрачнели, сэр? — спрашиваю я. — Неужто вид мистера Вильямса так вас расстроил? Будь я на вашем месте, никогда не женилась бы на женщине, о которой я столь дурного мнения, что любой ее взгляд в сторону другого мужчины повергает в уныние.

— Дорогая моя, — отвечает он, — ты жестоко меня оскорбляешь! У меня такого и в мыслях не было, да и быть не могло, если вспомнить, какие мы дали друг другу обеты. Просто у меня есть причины злиться на этого пастора, семью которого моя семья вытащила из грязи, да и от меня он получил десятка с два разных милостей. Мало ему охоты во всех прочих местах, где я даю на это позволение, так он имел наглость затравить нескольких зайцев, которых я очень хотел сохранить в этой рощице! Этак он наладится торговать ими. Смотри, дорогая, у него уже три зайца за седлом — и четвертый в руке!

— Фу! — говорю я. — Да провались к чертям все зайцы в королевстве! (За «чертей» пастор потом сделал мне выговор, хоть я и употребила это слово в его защиту.) Такой шум из-за ничтожной мелкой твари, от которого пользы куда меньше, чем от кошки! Нет, вы меня не убедите, что человек с вашими способностями может из-за такого пустяка повздорить со священником. Нет, заяц, из-за которого пострадает пастор Вильямс, это я, а причина — ваша ревность[37]. Женись вы на леди одной с вами породы, она могла бы иметь хоть дюжину любовников, но вы женились на служанке. Ревнуете, стоит ей взглянуть (тут я начала всхлипывать) на какого-нибудь несча-а-а-астного па-а-а-стора… — И я разразилась слезами.

— Дорогая моя, — отвечает он, — ради всего святого, осуши слезы! Не хочу, чтобы он видел, что ты плачешь — пожалуй, подумает, что это из-за меня! Я уже доказывал тебе, что не ревную тебя к этому священнику, и сейчас дам новое доказательство: сам поеду верхом, а Вильямс пусть садится к тебе в экипаж.

Можете не сомневаться, такое решение чрезвычайно меня порадовало, но я не подала виду и притворилась, что вовсе этим не довольна, добавив, что не одобряю его порывистого темперамента и поспешных решений — все для того, чтобы окончательно очистить себя от подозрения.

Вскоре он подъехал к мистеру Вильямсу; тот, завидев наш экипаж, хотел было ускакать прочь, но был остановлен нашим верховым, которого муж послал ему наперерез. Когда мы съехались, муж очень любезно спросил у пастора, как тот поживает, и добавил: — Надеюсь, вы славно поохотились нынче утром. — Тот отвечал:

— Умеренно, сэр: тех трех зайцев за седлом я нашел мертвыми в канаве (тут он мне подмигнул). Какой-то мор напал на них, очень жаль.

— Что ж, — говорит мистер Буби, — если хотите, мистер Вильямс, можете сесть в экипаж и прокатиться с моей женой. А я проедусь верхом: погода нынче чудная, и потом, не к лицу мне восседать в карете, когда священник скачет в седле.

С этими словами мистер Буби вышел из кареты, а мистер Вильямс тут же в нее сел, сказав моему мужу: он, мол, очень рад видеть в нем такие перемены к лучшему, и если мистер Буби и впредь будет проявлять такое же уважение к духовенству, то может надеяться на обильные благословения свыше.

Теперь-то прогулка стала для меня куда приятнее! У мистера Вильямса есть лишь один недостаток — от него вечно разит табаком, но сейчас я никакого запаха не чувствовала. Он объяснил, что два дня назад наложил на себя, покаяния ради, обет не курить табак, пока не поцелует меня в губы.