вас в обрез. Посмотрим завтра, что можно сделать. Поговорите с Джимом. Ты ведь его давно знаешь, Гэс. Он все так же посиживает па своей плантации, но теперь Джим уже не тот, что был раньше, — многозначительно улыбнулся Питер.

«Могила» белого человека

Все предвещало приятную поездку. Выдолбленная из огромного дерева лодка имела не менее восьми метров в длину и была оборудована подвесным мотором— своеобразное сочетание старого и нового. Однако недолго довелось нам мчаться по илистому течению реки. Показавшиеся вскоре ветхие столбы, большой дом на сваях, два или три других строения, несколько сараев да выстроившиеся ровными рядами деревья — все свидетельствовало о том, что мы прибыли к месту назначения.

Двое аборигенов подхватили наш незатейливый багаж и повели к широкой веранде бунгало, где нас уже ожидал поразительно маленький европеец, опиравшийся на плечо слуги-великана. Мы медленно приближались к нему. Плантатор тем временем что-то кричал и изредка пинал несчастного слугу; он явно терял терпение. Когда мы взошли на веранду, он поздоровался, почти не глядя на нас, тут же усадил в кресла, не переставая при этом вертеться и покрикивать.

Я глядел на него, на сопровождавшего его великана и на другого слугу, который бесшумно появился с подносом в руках. Казалось, я уже видел где-то подобную сцену.

На стенах веранды были развешаны стрелы, чучела змей и крокодилов, а на столике лежал белый тропический шлем. Именно последний и вызвал в моей памяти какие-то ассоциации. Да, именно он. Вся картина напоминала фрагмент с английской гравюры колониальных времен или эпизод из заурядного фильма об экспедиции в Африку в XIX веке, который я видел всего месяц назад в Сиднее. И этот сморщенный человечек, его шлем, эти луки, и копья, и черный великан — ну совсем как в кино!

Слуга обносил всех спиртными напитками. Сначала он подошел к хозяину, который нетерпеливым жестом придвинул к себе бутылку виски. Забулькала коричневая жидкость в стакане. Хозяин выпил, не дожидаясь, пока слуга подойдет к гостям. Жилистой рукой он снова, но уже более уверенно, наполнил свой стакан. Теперь плантатор перестал нервничать и стал более приветливым.

— Хэлло, Гэс, сколько лет, сколько зим! В последний раз мы виделись, кажется, в пятьдесят втором. В Рабауле, не так ли, старина? Или, может быть, в Лаэ? Да, бежит время, — он отхлебнул большой глоток. — Теперь вот торчу здесь почти безвыездно. В Морсби я не был уже лет пять.

Хозяин довольно безразлично отнесся к сообщению, что мы прибыли из Европы, и не проявил особого интереса к нашим планам, хотя Гэс несколько раз пытался завести разговор о крокодилах.

— Джим, ты всё еще продолжаешь охотиться? Когда-то у тебя был зоркий глаз и меткая рука.

— Нет, меня теперь не сдвинуть с места. Ты ведь знаешь, плантация отнимает массу времени. Нужно смотреть в оба за этими черномазыми бездельниками. Эй, Тумо, придвинь-ка это проклятое кресло поближе, плохо слышу. И давай сюда стакан! — рявкнул он нетерпеливо.

Резким движением Джим вырвал протянутый ему стакан. Слуга тотчас же пододвинул столик с наполовину опорожненной бутылкой. И снова два больших глотка…

— А теперь покажу вам мою плантацию. Я вложил в нее уйму денег.

Опираясь рукой о край столика, плантатор слегка покачивался. Однако впечатления подвыпившего человека он не производил. Смахнув пустую бутылку на пел, Джим властным взглядом обвел присутствующих. Тумо подхватил хозяина под руку. На веранде на подмогу ему кинулся второй слуга. Мы отправились за ними.

Мои познания в области каучука были весьма скудными, но Джим упорно пытался посвятить нас в тайны его выращивания.

Опираясь на плечи слуг, осыпая их потоками брани, сн повел нас между деревьев, слегка спотыкаясь и отдавая на ходу массу приказаний. То велел делать новые нарезки на стволах, то наметанным глазом внимательно исследовал белую липкую жидкость, то вторгался в работу людей, смешивающих на специальной установке драгоценный сок с химикалиями. Джим показал, как прессуется сырой каучук и упаковывается в небольшие кипы, в которых обычно транспортируется и поступает на рынок.

Маленький, сухопарый, он был всецело поглощен своей ролью владельца плантации. Всё остальное его мало интересовало. Прожив несколько десятилетий в тропиках, выпив за это время сотни ящиков виски, Джим превратился в полную развалину.

Он показывал все, в том числе склад-магазин с товарами, который казался выхваченным из колониальной эпохи. Здесь имелся разнообразный ассортимент товаров, но преимущественно плохого качества. Дешевые лопаты, топоры, какие-то сладости в стеклянных банках… Всем этим торговали, вероятно, в средние века на европейских ярмарках. Здесь мы увидели ситцы, из которых жена Джима собственноручно шила «изящные наряды» для женщин, работающих на плантации. Имелся и табак в брусках… Словом, всевозможные скудные «сокровища», благодаря которым плантация сама обеспечивала себя всем необходимым. Большинство занятых здесь рабочих, по-видимому, оставляли весь свой заработок именно на этом грубом прилавке из нестроганого дерева.

Возможно, Джим и рад был нашему посещению, но он очень устал от предпринятых ради нас усилий. Все чаще спотыкался и уже слабеющим голосом поносил свою «гвардию». Прикорнув, наконец, на пороге своего склада, наш хозяин задремал с полуоткрытым ртом. Он окончательно выдохся. Так закончился этот визит. Охота на крокодилов не состоялась, мы вернулись ни с чем.

На следующий день утром мы попрощались с Питером Мейнаром, который уходил в очередное трехнедельное патрулирование. Эта экспедиция ничем не напоминала фальшивых маскарадов из кинофильмов. Питер, одетый в шорты и открытую рубашку, в походных ботинках и широкополой шляпе, а не в офицерском мундире, не имел при себе даже оружия. Впрочем, его сопровождали несколько местных полицейских в форме, с карабинами за плечами. Атрибутами власти Питера служили брезентовый стульчик и складной столик, которые тащил один из старших носильщиков. Ящики же со съестными припасами и медикаментами, еще два или три жестяных контейнера, множество мешков и тюков — все это несли носильщики, длинной цепочкой растянувшиеся по дороге. Патруль двигался на север, где его ждала полная неизвестность. Белый киап[20], сопровождаемый местными жителями, направлялся в «трудный район», чтобы насаждать законы белого человека. Быть может, ему придется осудить человека, или же Питер окажется почетным гостем очередного празднества. Возможно также, что коллекция в бунгало на высоком берегу пополнится еще одним каменным топором. Молодая жена киапа будет с нетерпением ждать его возвращения. Она, конечно, помнит, что встречи белых с местным населением не всегда проходят благополучно.

Так, в 1953 году были убиты два австралийских офицера, которые несли точно такую же службу, как и ее муж. Госпожа Мейнар ждет мужа одна в