Народ за столом напивался до помороков. Разухабисто гремела музыка, из-за столиков то и дело доносились нетрезвые мужские восклицания и глупый женский смех. Сизый табачный дым низко пластался над столами. Инцидент со старлеем был мгновенно забыт – тем более офицер уже тискал в пыльном углу какую-то прыщавую девку из солдатской столовой. Быстро одевшись, молодые покинули празднество. Никто и не заметил, как они ушли.

Несмотря на начало марта, Февральск лежал в глубоких снегах. Плотный, тугой ветер наметал поземку по протоптанным между сугробами дорожкам. Тишина царила удивительная – даже собаки не лаяли. Поселок спал.

– И как ты с этими алкашами работаешь – ума не приложу! – Каратаев обернулся в сторону столовой, окна которой мутно светились сквозь заснеженные деревья.

– А куда еще в нашем Февральске податься? – печально вздохнула Таня. – Особенно с моим медицинским дипломом. В поселковую поликлинику без блата не устроиться, да и вакансий там теперь нет. В аптеку – специальное образование надо. «Скорой помощи» у нас не предусмотрено. Диспансеров тоже. Вот и остаются эти вояки… Жить ведь на что-нибудь надо!

– Когда мы распишемся, будешь дома сидеть, к поступлению в мединститут готовиться, – серьезно пообещал Каратаев. – Ты ведь на фармакологический хочешь поступать?

– Я и сама об этом думала. Да только для учебы деньги нужны. И немалые. А где их взять? В гарнизоне мне их никогда не заработать. Направление от военной части на учебу мне тоже не дадут.

– О деньгах уж я как-нибудь позабочусь. А в гарнизон я тебя больше ни за что не отпущу! Сколько там у нас до росписи осталось?

– Три недели. И зачем только ты решил в Хабаре расписываться? Могли бы и тут, в Февральске…

– Чтобы вот такую публику на свадьбе терпеть?

– И то правда.

Под подошвами путников сухо хрустел наст, качались мерзлые ветки, и огромные тени, отброшенные светом лимонной луны, мгновенно растворялись среди бесконечных голубоватых сугробов.

– Миша, а нам сегодня тако-ое рассказали! – Дробязко доверчиво прижалась к Каратаеву. – Вроде бы неподалеку от Февральска объявился тигр-людоед. Даже какого-то бича из нашего поселка уже убил и съел. А еще говорили, что неподалеку от нашего поселка какой-то бунт на зоне произошел. В ста двадцати километрах от поселка. Это, кажется, та самая зона, куда тебя когда-то менты упрятали…

– Зон у нас на Дальнем Востоке – видимо-невидимо, – мягко напомнил охотник. – Но в ста двадцати километрах от Февральска есть только одна. Та самая. Значит, бунт… А когда, говоришь, он случился?..

* * *

Штыковой блеск прожекторов прорезал колючий орнамент проволоки. На огромном зоновском плацу чернели бесконечные коробки арестантов. Злобные овчарки рвали поводки, и горячая слюна брызжела с желтых клыков. Мощные электрические конусы выхватывали из утренней полутьмы цепь солдат внутренних войск и темно-зеленый БТР с эмблемой Внутренних войск. Пулеметный ствол его был красноречиво направлен на зэков…

…Бунтующая зона была усмирена со всей беспощадностью, на какую только способен сводный отряд Хабаровского ОМОНа и спецназа УФСИНа. Было все: стрельба на поражение, многочисленные трупы, невероятные бесчинства с обеих сторон, множество убитых, раздавленных и сожженных заживо. Мятеж был окончательно подавлен за четыре с половиной часа. Самых непримиримых арестантов, отстреливавшихся из трофейных «калашниковых», загнали в жилой блок и сожгли через окна из ранцевых огнеметов. Остальных, хорошенько отпрессовав, погрузили в многочисленные автозаки, перевезли на соседнюю зону, которую теперь предполагалось значительно «уплотнить».

И тут случился прокол. Когда пересчитали оставшихся в живых и приплюсовали к ним раненых и убитых, выяснилось, что не хватает двух арестантов: Иннокентия Астафьева и Виктора Малинина. Арестантов, живых, искалеченных и мертвых, пересчитали еще раз пятнадцать, и всякий раз цифры упорно не сходились. Двое зэков словно бы испарились, перейдя в иное измерение. По документам, оба они накануне бунта сидели в камере ШИЗО. Последний раз их видели во внутреннем дворике штрафного изолятора, как раз в тот момент, когда бульдозер сносил ограждения перед контрольно-следовой полосой. Однако контролеры ШИЗО клятвенно заявили, что никто из их подопечных за пределы дворика не выходил и что во время бунта они держали вверенный им объект под контролем.

И тут кто-то из «козлов» вспомнил, что вроде бы заметил, как Чалый рванул с зоны, а следом за ним подорвался и Малина. Но что случилось с беглецами потом, никто прояснить не мог. Да и никто не мог дать гарантий, что побег действительно произошел. Куда бежать с зоны? На сотни километров вокруг – тайга, сугробы и дикие звери…

На всякий случай сделали очередную перекличку оставшихся в живых арестантов. Но – тщетно: заключенных Астафьева и Малинина среди них не оказалось. Вот и оставался единственный выход: выстроить недавних бунтовщиков на заснеженном плацу, зловеще пообещав: мол, будете тут стоять и околевать, пока не отыщем тех негодяев. Или пока кто-то из вас что-нибудь не вспомнит и не сообщит нам.

Иней серебрил колючую проволоку. Ветер пронзительно завывал в трубах зоновской котельной. Зэковские прохоря печально поскрипывали на мерзлом плацу. Черный ворон сидел на высоченном заборе, словно знак беды.

Ближе к ночи один из арестантов попросился к ментам на переговоры – мол, имею сообщить нечто важное. Подполковник Киселев, еще не разжалованный и не отданный под суд, сразу же понял, что имеется в виду. Авторитетным уркаганам совершенно не хотелось гнобить свое здоровье на морозе из-за «шерстяного» Чалого и «козла» Малины. Видимо, оставшиеся в живых блатные выслали к нему гонца с неким компромиссным решением…

Усадив арестанта в теплом вагончике, подполковник собственноручно заварил ему чифиря и, подумав, даже налил стакан неразведенного спирта. После чего изготовился слушать.

– Короче, мент, есть такое предложение от очень авторитетных людей, – произнес гонец, осторожно дуя на обжигающий чифир. – Те дешевки позорные, конечно же, сбежали во время бунта. Мы это точно знаем.

– Откуда? – мгновенно воткнулся вопрос.

– От верблюда… – ощерил прочифиренные зубы уркаган. – Давай так: ты не задаешь мне лишних вопросов, а слушаешь и решаешь, надо оно тебе или нет.

– Вы, урки, просто цену себе набиваете, – недобро предположил Киселев. – На голый понт берете. Если твои авторитетные люди действительно знали, что те уроды сбежали, почему не сказали сразу? Или на плацу мерзнуть понравилось?

– Ну, у нас не прокуратура, у нас все по-честному, – последовало возражение. – Не только мы, но и многие люди заметили, когда они с зоны рванули. Сперва Чалый, а потом и тот чмошник запомоенный, из «козлятника»… Малина, кажется. Когда бульдозер на вышки пошел и пролом сделал. Люди даже видели, как по ним с вышек стреляли. Не веришь – опроси тех, кто тогда дежурил, тебе точно скажут. Но уйти далеко те гондоны не смогут по-любому. Тайга вокруг, сам понимаешь. Ближайший поселок отсюда – Февральск. Больше им идти некуда, не в тайге же сидеть до лета! Так что их надо по-любому только там искать. Или в Февральске, или в окрестностях. А потому давай так: мы засылаем «коней» в поселок, одному очень уважаемому человеку, который Февральск и держит в руках. Он находит и сдает Чалого с Малиной. Или живых… или мертвых. Тебе, как я понял, это уже без разницы, только бы их тушки начальству предъявить. Идет?