А Корнеева похвастать этим могла, а не хвасталась.

Пусть теперь катится ко всем чертям! Кольская мстительно улыбнулась, подходя к дверям своего кабинета. Вставила ключ в замок и тут же вздрогнула, услыхав за спиной вежливое «здрасте».

– День добрый, – ответила она, поворачиваясь.

За спиной стоял незнакомый мужик в грубой кожаной куртке, с очень короткой стрижкой, лицом, выбритым до синевы, и тремя порезами на подбородке, с очень тяжелым хмурым взглядом темных глаз и удостоверением полицейского в руках.

– Володин, – кивнул он и тут же убрал удостоверение, хотя она прочесть его не успела. – Володин Илья Иванович.

– Кольская Анастасия Станиславовна, – игриво шевельнула она бровями и улыбнулась. – Вы ко мне?

Мужик ей, невзирая на суровость внешнего вида, понравился. Правильный, обстоятельный и надежный, как скала, сделала она вывод, пропуская его вперед себя в кабинет.

– К вам для начала, – пробубнил он, неуверенно входя в ее шикарно обставленный кабинет с круглым панорамным окном почти во всю стену. – О происшествии с вашей ученицей уже слышали?

– Д-да, – неуверенно произнесла Кольская и, повернувшись к нему спиной, закусила губу.

Может, не стоило называться осведомленной, а? Может, нужно было разыграть изумление, испуг? А то разулыбалась при встрече, как дура. Совсем не соразмерно случаю.

С другой стороны, директор должен знать все. И если она к девяти утра еще не знает о том, что случилось с ее школьницей вчера, грош цена ей как директору.

– Охранник только что сказал мне. – Кольская уселась в свое кожаное кресло с высокой спинкой, закинула нога на ногу. Глянула на него с тревогой и печалью, как полагалось. – Ужасно!!!

– Да, – коротко кивнул Володин.

Тоже сел на стул у стены, хотя она и не приглашала. Наверное, привыкла к ученикам, стоящим перед ней навытяжку.

– Что можете сказать по существу вопроса? – спросил он, рассмотрев за лощеной привлекательной внешностью директрисы и ее дежурной скорбью настороженный интерес.

– Я??? – изумленно воскликнула она и заморгала часто-часто. – Я ждала подробностей от вас, как от представителя…

– Понял, – перебил он и тут же поймал себя на мысли, что эта нарядная привлекательная женщина ему очень неприятна. – Ваша ученица, ученица одиннадцатого класса Галкина Нина вчера поздно вечером выбросилась из окна своей комнаты. Следов насилия на теле обнаружено не было. Из чего следствие сделало предварительный вывод, что это самоубийство.

– Она оставила записку?

Вопрос Кольская задала неправильно. Не справилась с домашним заданием, как сказала бы она сама. Это прозвучало не как вопрос, если точнее, то как утверждение. И в утверждении том сквозило нечто, напоминающее торжество. Тайное мстительное торжество.

Неприятная женщина, снова подумал Володин, поняв, что про записку директор школы уже знает.

– Да, записка есть, – кивнул он. – Вам что-то об этом известно?

– Охранник говорил…

– У вас не охранник, а просто кладезь полезной информации! – зло фыркнул Володин, перебивая ее. – Просто тайный агент какой-то!

– Да, Михалыч у нас такой. – Она кротко улыбнулась, пытаясь растопить лед, которым сковало самого Володина и все пространство вокруг него. – В курсе всего и всегда. Сведения получены будто бы от отца Нины.

– Нина… – задумчиво обронил Володин и глянул на окно, похожее на гигантский иллюминатор. – Галкина Нина… Какой она была?

– В смысле успеваемости? – уточнила Кольская.

– Во всех смыслах. Успеваемость нас интересует тоже.

– А еще?

– Друзья, недруги, контакты. Все, понимаете?

– Д-да, но… – Она погладила себя по коленке, опустила глаза, боясь выдать недоуменное раздражение. – Я вряд ли могу вам ответить на этот вопрос. Уместнее поговорить с классным руководителем, учащимися.

– Поговорим, поговорим, – пообещал Володин с понимающей ухмылкой.

Не любила Анну директриса, сильно не любила, понял он тут же

Почему?

– Разве не было у вас с ней проблем?

– С кем? – осторожно поинтересовалась Кольская.

И тут же про себя подумала, что да, да, были проблемы, и еще какие! Только не с погибшей девушкой, а с ее классной руководительницей. Она – эта надменная малоприметная красотка – просто сводила с ума директрису своим одним лишь присутствием. И еще… Еще…

Господи, суть проблемы не просматривалась, поэтому и говорить с этим Володиным было не о чем. Он тоже заподозрит ее в предвзятости, как и ее муж. И понять, что она не хочет видеть эту Корнееву просто так, безо всяких «потому что», им было трудно.

– С Галкиной, – продолжал хмылиться Володин, внимательно рассматривая ее богатый кабинет. – Были проблемы?

– Я не могу сказать точно, – все осторожничала Кольская, начав покусывать губу – верный признак раздраженной неуверенности. – Что-то было, кажется. Пропуски, возможно. Господи, Илья Иванович, у меня их знаете сколько?!

– Догадываюсь, – безучастно посмотрел он ей в глаза. – И тем не менее директор должен быть в курсе, вам не кажется?

– Директор в таких случаях вызывает к себе классного руководителя, и тот вводит меня в курс. Давайте ее уже позовем?

Кольская, приторно улыбнувшись гостю, как можно грациознее вытянулась над столом, добралась до телефонной трубки и быстро набрала номер учительской. Там не ответили. Набрала охранника:

– Михалыч, Корнеева пришла?

– Только что, – шепнул он ей. – У раздевалки застряла со своими ребятами.

– Они что, не на уроке?!

– Ее все ждали. Плачут тут все. И Корнеева тоже, – надрывался в шепоте охранник.

Кольская закатила глаза, покачала головой, изображая негодование. Сама-то, честно, ликовала. Еще один повод для взысканий. Нет, до конца года милая Анна не доработает точно.

– Бардак какой-то!!! Она что себе позволяет?! – пробормотала она скороговоркой, отбила беззвучный марш коготком по своей коленке и приказала: – Давай ее сюда, живо!!!

Они молча ждали прихода Анны Ивановны Корнеевой.

Великих сил ей стоило сохранять приличествующее случаю печальное выражение на лице. Великих сил стоило оставаться на месте и с печалью смотреть за окно. Хотелось носиться по кабинету и зычно хакать «ха», потом шлепнуть в ладоши и еще раз «ха». Потом она бы встала у окна, осмотрела школьный двор и подумала, что больше никогда не увидит, как пробирается загаженным пустырем на уроки эта чудачка.

Не место ей в ее школе! Не место!!!

Володин не знал, куда себя деть.

Почему он не позвонил ей утром? Боялся, что начальство не одобрит? Узнало бы оно? Идиот! Надо было еще ночью позвонить и предупредить, предостеречь, пожалеть. Ночью замотался, вымотался, обессилел от вида бесформенного тела, от страшных мужских слез отца погибшей, от опросов. Потом еще эта посмертная записка, как гром среди ясного неба.