Угораздило же ему вчера выбрать в понятые именно ее! Угораздило же потом разделить с ней ее скудный ужин. И думать зачем было о ней весь вечер?! Думать, мечтать. Мечтать скупо, неуклюже, о забытых чувствах типа нежности, о раннем утре в обнимку с ней.

Идиот!

Сейчас она войдет в кабинет к этой стерве, которая за что-то ее ненавидит – вон как обрадовалась, даже скрыть не удается, – увидит его, Володина. И потом не то что разговаривать с ним, смотреть в его сторону не захочет. Он мог ее предупредить, мог. Мог помочь подготовиться. Мог помочь немного справиться с собой. А так…

А так она вошла в кабинет к Кольской совершенно раздавленной, с перепачканным от поплывшей туши лицом, покрасневшим носом и расплющенными какими-то губами. Потом он понял, что размазалась бледно-розовая помада. А с первого взгляда даже перепугался.

– Здравствуйте.

Анна вошла в кабинет, застыла у дверей. Почтительно склонила голову в сторону директора, коротко кивнула полицейскому. Кивок совершенно обычный, как понял Володин. Может, пронесет и ему не придется перед ней оправдываться? Может, она поймет его щекотливое положение в данной ситуации. Ну что он не мог, не имел права нарушать инструкции и все такое? Это он ненавидел больше всего. Оправдываться и угождать. Ненавидел! И никогда не оправдывался и не угождал. За что и любим не был многими.

– Здравствуйте, Анна Ивановна. – Кольская строго дернула подбородком и свела в тонкую линию губы. – Могу я у вас узнать, что, черт возьми, происходит?!

– Что? – вяло отреагировала Корнеева и посмотрела почему-то на Володина. – Что происходит?

– У вас! В вашем классе, черт побери!!! – начала набирать обороты Кольская, строго следуя установке: разнести в пух и прах подчиненную за происшествие. – Вы чем там вообще занимаетесь?! Самоубийц выращиваете???

Анна опустила глаза в пол. Тут же заметила, что носы ее туфель начали облезать и на дорогом полу кабинета Кольской смотрятся инородно и отвратительно. Пора выбрасывать рабочие лапти, как всегда называл их Сашка. Пора покупать что-то на замену. Туфли на тонкой шпильке, которая теперь подрагивает от негодования на ноге Кольской, не по ней. Ей перед детьми надо стоять навытяжку. Ей перед ними ответ держать. Перед ними и за них.

Нина, Нина…

Что такого могло случиться в твоей семье?! Зачем же так-то?! И почему обвинила ее?! Господи! Как чудовищно нелепо, страшно, неповторимо страшно, необратимо. Нины больше нет. А они все остались. Ее отец, орущий от горя так, что одноклассники Нины не смогли там быть, сбежали. Она сама, еще вчера ставившая злополучную двойку и не думающая ни о чем, кроме своего чертова педагогического долга. Кольская, надувшаяся от возможности хлестнуть ее побольнее. Как ее распирает! Пучит просто! Еще и зритель в лице Володина имеется, как не войти в раж.

Володин…

Сидит, смотрит мимо нее. Холодно смотрит, казенно. Ждет оправданий? А их нет. Что она могла сказать? Что она знала?

– Почему молчите, Анна Ивановна?!

Кольская приподнялась, подавшись вперед, но тут же поймала взгляд Володина на выпятившемся неудачно животике и быстро юркнула на место. Кажется, она заигралась. Надо сбавить обороты, он-то просто молчит. Пусть вступает.

– Мне нечего сказать вам, Анастасия Станиславовна, – развела руками Анна и зачем-то одернула юбку, хотя та совершенно пристойно прикрывала ее колени. – Нина была девочкой проблемной, это ни для кого не было секретом. После того как ей исполнилось восемнадцать, она возомнила себя абсолютно свободной.

– Свободной от чего? – вставил Володин, делая пометки в блокноте.

– От обязательств, от обязанностей. Могла не приходить на уроки, могла приходить, но не учить. Вчера вот вместо контрольной оставила в своей тетради записку для меня. Достаточно циничную, достаточно дерзкую.

– Покажите! – повелела Кольская, шевельнув в сторону Корнеевой пальцами.

– Я так понимаю, что вчера она в школе была? – уточнил Володин.

– Да, вчера была.

– Как выглядела?

– В смысле? – не поняла Аня, копаясь в сумке, пытаясь найти тетрадь погибшей девушки. – Одета? Одета как всегда – джинсы, короткая футболка, едва пупок прикрывающая, она смело одевалась. Макияж больше на боевую раскраску похож. Я, разумеется, ей сделала замечание.

– А что она? – Володин строчил по клеткам как под диктовку.

– Она? Да ничего. Улыбнулась, как обычно, дерзко. Цинично добавила, что скоро мы все от нее избавимся…

– Вот!!! – завопила вдруг Кольская и вскочила все же с места, метнулась к Анне, выхватила у той из рук тетрадь Галкиной, начала листать, продолжая надрываться: – Вот!!! Это был сигнал, Анна Ивановна! А вы не прореагировали! Не забили тревогу!!!

– Не думаю. – Аня осторожно отступила в сторону от пышущей жаром и негодованием директрисы, дабы не быть задетой ее растопыренными локтями.

– А все же, Анна Ивановна, – позвал ее Володин. – Могли означать ее слова, что…

– Ай, да бросьте! – возмутилась она, сердито покосилась в его сторону. – Она заканчивала школу и через день повторяла, что скоро она ото всех избавится, что скоро от нее мы избавимся. От проблем с ней… Вариантов было много.

– И тем не менее. – Кольская нахмурилась в сердцевину тетрадки, где успела зачитать шкодливую запись школьницы. – Вы не должны были пропускать мимо ушей так часто повторяющиеся угрозы. Это ведь угрозы! Не что-нибудь!

– Возможно, – вдруг согласно кивнул Володин и потянул руку к тетради. – Позвольте взглянуть?

Кольская нехотя ему протянула тетрадку. Аня догадливо улыбнулась.

Петровский! В записке Галкиной, которую та написала вместо контрольной, упоминался Петровский – любимчик Кольской. Она не просто млела от него, она с ним иногда и заигрывала. Честно, честно! Аня сама не раз видела, как неприлично выгибает стан перед выпускником директриса, поймав того на перемене в коридоре или возле столовой. Мальчик был поразительно хорош собой. А еще был хорош собой его папа. И еще папа часто перечислял на расчетный счет школы спонсорскую помощь. Как не любить такое дитя?! И тут вдруг его имя вскользь упомянуто в такой нехорошей истории. Как тут не занервничать!

Володин внимательно прочел записку погибшей. Полистал ее тетрадку, покачал головой, снова протянул ее Кольской:

– А говорите, ребенок без проблем. Двойка на двойке.

– Ну… Так было не всегда. Так ведь, Анна Ивановна? – Анна Ивановна ее не поддержала, промолчав. Кольская решила ее уколоть, добавила со значением: – И не у всех педагогов.

– Проверим, – пообещал Володин.

– Проверьте! – фыркнула директриса, но, вспомнив об осанке, тут же выпрямила спину, поджала живот и юркнула в свое уютное кресло с высокой спинкой. – У Анны Ивановны вообще, кажется, все дети проблемные.

– Зачем вы так? – ахнула Аня и чуть не заплакала от обиды.