Одна золотая рыбка

в руках у красавиц Кордов:

Кордовы, зыблемой в водах,

и горней Кордовы гордой.

У дверей его парижского жилища мсье герцога подкарауливала бригада сержантов в штатском, но вооруженных, они перерыли его машину, заглянув даже в мотор и под сиденья, изъяли кейс, перебрали по листику все бумажки, обшарили ему карманы, затолкали его в дом и ввалились туда сами, перевернув вверх дном содержимое ящиков и шкафов, перетрясли матрацы, сгребли магазинные счета и письма и унесли их в запечатанных ящиках — они искали доказательств, подтверждающих важную роль мсье герцога в этом злоумышлении, призванном осквернить репутацию царственной особы. Коль скоро с ним обошлись, как с убийцей, мсье герцог с этих пор окружил себя адвокатами, ведь его, нимало не церемонясь, обвинили в злостной фабрикации длинного обличительного списка, где значился Наш Светозарный Венценосец.

Этот последний, даже утвердившись на вершине, не отозвал свою жалобу, а поскольку отныне он командовал высшими судейскими чинами Империи, то мог следить за продвижением досье с делом герцога по государственным меандрам, мечтая, как его враг будет пылать на костре из-за промахов папаши Рондо.

В таком приподнятом состоянии духа продолжал свои свершения Наш Властитель, получивший широчайшую поддержку народа, загипнотизированного его непрерывными прыжками во все убыстряющемся темпе — от темы к теме, из города в город, от завода в мастерские, из бутика на стадион, из страны в страну. То он тушит сосновые леса в Греции, то утешает отчаявшихся рыбаков, в сети которых не идет анчоус, то подбадривает и без того хвативших допинга велосипедистов, следуя за ними по горному шоссе в открытой машине, чтобы его было лучше видно, то обихаживает несчастных, страдающих болезнью мсье Альцгеймера, что с его стороны — верх добродетели, ибо это единственные люди, из-за потери памяти забывающие о его существовании не только после, но даже во время его посещения, ведь некоторые из них пресерьезно переспрашивают его: «А ты кто, мой мальчик?» Его Соболезнующее Величество жаждет стоять у каждого изголовья — после всякой автокатастрофы, кораблекрушения, засухи и градобития.

Именно тогда Наш Августейший Максималист впервые применил то, что историки и его агиографы потом назовут «стратегией Рака-Отшельника». Рак-Отшельник — это такой мелководный живчик, что с первого взгляда засекает самые красивые раковины, выселяет оттуда их обитателей, изгоняя оных или съедая, и занимает их место, таким образом возводя себя в высокий ранг ракообразных, причем как роскошнейший из них. Его Величество вел свою духовную родословную от этого маленького, но по-своему гордого существа: ведь он тоже не имел себе равных по быстроте, с какой отыскивал самые радужные, самые переливчатые раковины, коими умел воспользоваться, чтобы умножать свою славу в глазах целого света.

А тут еще представилась подходящая оказия.

Бедуинский вождь, несколько десятилетий царствовавший в Триполи, крикун с выводком тараканов в голове, вот уже восемь или девять лет держал в заложниках пять заслуженных медсестер из Болгарии; каждый день им угрожали виселицей, каждый день по его приказу их пытали и насиловали жестокие скоты-стражники, заставляли есть песок пустыни и пить гнилую воду из колодцев, предназначенных только для верблюдов. Что они сделали, чтобы заслужить этот ад? Да ничего, совершено ничего. Ухаживали за больными — и только. Но вот несчастье! Дети, которых они пестовали, подхватили дурной вирус, и часть из них умерла. Всему виной была никуда не годная гигиена местных клиник, но, чтобы этого не признавать и заодно выдать народу, уже роптавшему за спиной вождя, несколько мертвых голов, укрепить трон, а также заставить умолкнуть самые непокорные из племен халифата, Верховный Бедуин взял да и ткнул пальцем в бедных болгарок. В стране ему поверили, но за ее пределами заволновались, стали протестовать, потом торговаться. А Верховный Бедуин, которого долго костерили за былые прегрешения, ведь одно время по его приказу взрывались наши рейсовые самолеты, теперь желал снова задружиться с цивилизованными странами, чтобы потом с ними торговать. Он был богат, хотел много танков, самолетов, порядочный набор других видов оружия, причем самых новых. Вот за них он и собирался освободить медсестер. Итак, он уже склонялся уступить; снабженным высокими мандатами эмиссарам Союза Европейских королевств оставалось всего несколько дней, чтобы довести дело до конца, но тут — чудо! Видение свыше! Явился Наш Стремительный Властелин и в подражание Раку-Отшельнику протиснулся в чужую раковину, готовенькую, богато изукрашенную, чтобы, свернувшись калачиком, там обжиться, а потом ухватить чужую победу.

Вот как это случилось.

Кардинал де Геан был в курсе махинаций Верховного Бедуина, поскольку он близко (ну, почти…) знал его начальника над всеми шпионами. От Его Преосвященства не укрылось, что люди этого сорта действуют иначе, чем мы, им необходимо поиграть в великие козни, чтобы вызвать к жизни нужное решение, они должны нажать на курок… А у Его Преосвященства мозг устроен на манер каталога. С одной стороны, он знал, что Его Величество настоящий виртуоз по части козней, с другой — вспомнил, что давным-давно, в те поры, когда Верховный Бедуин служил банкиром для всех террористов планеты без разбора, в том числе для тех, кто надеялся взорвать дворец диктатора Маркоса с ним самим внутри, тот отправил к нему с Филиппин свою супругу Имельду, она похлопала ресницами, потанцевала животом, поворковала на тысячу ладов, чтобы вождь из Триполи согласился не подпитывать деньгами оппозиционеров. Зачарованный, как змея в корзинке заклинателя, Главный Бедуин осушил денежную реку, текшую в карманы филиппинской герильи, герилья выдохлась, и мсье Маркос смог спать спокойно в своем дворце. Так вот, теперь в шатер Бедуина была послана Императрица, она сыграла там роль Имельды с неменьшим успехом.

В газетах всего мира Наш Хитроумный Повелитель повторял, что пока тут и там без толку что-то болботали, доказывали, умоляли, грозили и всяко попусту суетились, он действовал, а потому и преуспел. Он выпячивал заслуги Императрицы, вывезшей медсестер в своем самолете, несущем на фюзеляже цвета нашего флага; в Болгарии ей воздавали почести, словно Мадонне, правда, заочно, поскольку она очень скоро ретировалась, чтобы не пропустить парижскую презентацию очередной модной коллекции на улице Сент-Оноре, ведь в Софии она не знала ни одного значительного кутюрье.

Итак, светозарного присутствия Императрицы, посетившей проклятый госпиталь, быстренько пробежав мимо гноищ, где разлагались неизлечимые больные, было достаточно, чтобы Верховный Бедуин, этот старый лис, согласился отпустить с миром невинных медсестер. Ах, какой благородный жест! Но кое-кто все-таки ворчал, хмурил брови, такое встречалось среди недобитых Левых, а еще в соседних странах. Граф д’Орсэ, хоть и не блистал талантом урезонивать недовольных, получил соответствующий приказ и разражался пламенной речью при малейшем сомнении в чистоте «божественной» операции, проведенной нашей Императрицей и Кардиналом. «Успех вызывает припадки зависти!» — презрительно усмехался граф. Суждение, справедливое для всех времен и обстоятельств, да только в Триполи его видели. Он там парафировал некое соглашение. Разве речь шла не о продаже атомного реактора, совершенно безопасного, так как он предназначался исключительно для опреснения морской воды? Граф д’Орсэ все отрицал: «Гипотеза о поставке реактора никоим образом не нашла подтверждения». Так что же он подписал под умильным взглядом Ее Величества и Верховного Бедуина, на развевавшейся накидке которого красовался бадж с картой Африки? Когда заговаривали о денежном выкупе, Наш Неподкупный Повелитель приходил в ярость: «Ни гроша! Мы не дали Верховному Бедуину ни одной медной монеты!» В действительности весьма значительную сумму выплатил друг Его Величества, эмир Катара, спящий на гигантских залежах газа, а теперь открывший свои сундуки безвозмездно, ибо был гуманистом, по крайней мере, за неимением иной информации приходится этому поверить.