Вишвас ехал молча. За всю дорогу не проронил ни слова. Это заставляло меня напрягаться еще сильнее. Обычно он болтал без умолка, много шутил и подпевал магнитоле, откуда доносились песни из его любимых кинофильмов. Он громко хохотал, подкручивал свои усы и ерзал на сиденье. Сейчас же, он был пугающе безмолвен.

Я знал Вишваса уже три года, наверное, даже можно сказать, что мы были друзьями. После работы, мы часто засиживались в каком-нибудь ресторанчике на обочине. Если же нам приходилось работать ночью, Вишвас всегда пускал меня поспать в своем автобусе, хотя обычно он спал там один, и даже его помощнику приходилось искать себе другое место. Пару раз он приходил к нам в гости со своей женой, выпить пива и немного потрепаться. Он расспрашивал меня о России. Я расспрашивал его об Индии. Он был славным парнем. Ему давно уже перевалило за сорок, но его было очень трудно воспринимать всерьез. Он был очень маленького роста, около ста шестидесяти сантиметров, а при разговоре сильно шепелявил, поскольку под губой у него был битель. Вишвас всегда носил однотонные футболки поло, чистые и выглаженные, что было большой редкостью для Индии. По вечерам всегда надевал серую куртку и вязаную шапку, в которой выглядел еще нелепее. Но на самом деле, Вишвас был серьезным и рассудительным человеком, и не смотря на свои маленькие размеры, он обладал поистине огромным сердцем.

Мало кто знал об этом, но Вишвас, помимо своей жены, содержал еще жену и детей своего соседа, который в миг пропивал все деньги, что попадали ему в руки. Он заботился о своем молодом помощнике, который приехал сюда из центральной Индии и только оторвался от своих родителей, хоть и делал это в странной манере, постоянно называя его «половиной билета» (В Индии старики, инвалиды и люди с ограниченными умственными способностями оплачивают только половину билета в автобусе). Не меньше помогал он и мне в первые недели работы, когда я ходил всюду растерянный и все делал наугад, мало что смысля не только в своих обязанностях, но и в Индии в целом. Вишвас никогда не распространялся о своих добродетелях, и не любил, когда о них говорили другие. Он просто сидел за рулем своего огромного автобуса, напевая что-то на хинди, да посмеивался над своим помощником, создавая вокруг себя легкую атмосферу, которой мне так не хватало в Индии.

Поэтому тем вечером мне было так не спокойно. Неспокойно было и от того, куда мы ехали. Мне хотелось растянуть дорогу как можно дольше, в надежде, что это хоть что-то изменит. До этого дня я не видел Вишваса уже почти два месяца. В этом году меня повысили, и мы редко виделись. Все собирались поужинать вместе, но все никак не находили время. В итоге, увиделись только в этой чертовой машине, которая везла нас в окружной госпиталь, где лежал наш общий друг Стенли Диас.

Стенли Диас был пожилым гоанцем, ярым католиком и потомком португальских колонизаторов. Как и Вишвас он работал водителем автобуса в нашей компании, вот только устроился он задолго до нас. Вот уже семнадцать лет он сидел за рулем. Видел все взлеты и падения, и как никто другой знал свое дело.

Когда возникали проблемы и неурядицы, Стенли молча решал их, не дожидаясь указаний и просьб. Он воспитал, наставил и обучил, пожалуй, пол сотни гидов и водителей, и знал о работе компании больше чем ее основатель. Недостаток у Стенли Диаса, или лучше сказать Малыша Стенли, ведь именно так его называли, был только один – он был самым настоящим старым брюзгой. Если бы вы только знали, сколько раз мне приходилось слушать его крики. Особенно в начале работы, когда мы еще не были приятелями. Скажу даже больше, когда еще Малыш Стенли меня недолюбливал. Стоило мне совершить малейшую оплошность, как тут же слышался его раскатистый бас: «Ну что за тупой парень?», а стоило ему возразить, как он тут же свирепел: «А ну ка посмотрите на него! Мистер большой бос! Стоит тут в своей белой рубашке и идиотском галстуке! Еще и смеет меня поучать. Каждый год вы приходите и уходите, а старик Стенли все сидит на своем месте. Так что слушай меня, может чему-нибудь и научишься, если ты не совсем безмозглый», – а потом переходил на конкани, и когда я однажды спросил у его помощника Умеша, что говорит Малыш Стенли, тот лишь покачал головой и ответил своим смешным голоском: «Мой друг. Плохие. Очень плохие слова. Я не буду их повторять», – но со временем, не без помощи моей жены, которая сразу нашла общий язык с Малышом Стенли, мы попритерлись, и даже стали приятелями. Мы не были так близки как с Вишвасом, но на работе мы много общались, и часто подшучивали друг над другом.

Прозвали Малыша Стенли так не спроста. Очень давно, когда он только пришел в компанию, здесь уже работали четверо Стенли, и один из них даже был Диасом (чаще чем Диас в Гоа встречается только фамилия Де Соуза), и начальник транспортного отдела, записал его как Малыш Стенли, поскольку ростом он был еще ниже Вишваса, к тому же очень дробный и худощавый, словно голову взрослого мужчины надели на тело ребенка. Но не стоит обманываться на его счет. Поговаривали, что в молодые годы Малыш Стенли мог запросто задать трепку какому-нибудь бедолаге, что подрезал его на дороге. Лишь в единственном месте на земле Малыш Стенли был мягок и терпелив – у себя дома, где его ждали жена и две дочери.

Когда я познакомился с Малышом Стенли, его младшей дочери было всего десять лет, как и моему сыну, хотя он был вдвое старше меня. В былые годы он был тем еще ходоком, но женившись, с удовольствием сменил свою славу дамского угодника на роль порядочного семьянина. Жена его была кроткой домохозяйкой, и еще более набожной католичкой.

В своей преданности Иисусу, Малыш Стенли мог дать фору любому священнику. Он не пропускал ни одной мессы. Строго соблюдал все посты и предписания церкви. Был у него даже свой особый ритуал, который он исполнял каждый день и каждую ночь. Был по дороге в аэропорт один храм, возле которого, прямо на дороге, стоял мраморный крест. На крест этот, прихожане вешали гирлянды из гвоздик. И каждый раз, проезжая мимо этого храма, Малыш Стенли останавливал свой огромный автобус прямо посреди трассы