Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вишвас и Малыш Стенли были лучшими друзьями на протяжении последних семи лет. Я же проводил немало времени с ними обоими, и как я уже говорил, с Малышом Стенли мы не были так близки как с Вишвасом, но тем не менее, узнав печальные вести о нем, я был по-настоящему раздавлен.
Все началось за два месяца до этой злополучной поездки. Возвращаясь как-то с работы, Малыш Стенли как обычно оставил автобус на стоянке и пересел на мотоцикл. В дороге, когда он уже подъезжал к своему дому, он зацепил ногой металлический штырь, что торчал из земли. Тогда он не придал этому значения, что стало его роковой ошибкой. Малыш Стенли страдал от сахарного диабета, и потому раны у него обычно заживали очень долго, и когда спустя месяц нога все еще кровоточила, он не придал значения и этому. На второй месяц, он начал ощущать боли в ноге. Пару раз он пытался попасть к врачу, но туристический сезон был в самом разгаре и ему просто не удавалось взять выходной.
И вот, четыре дня назад, Малыш Стенли позвонил Вишвасу и пожаловался на жар и плохое самочувствие, а в конце разговора он добавил: «Мой друг, нога темнеет и дурно пахнет». – Вишвас сразу заподозрил худшее и велел ему немедленно ехать в клинику. В деревенском госпитале он провел всю ночь, ожидая врача. Доктор пришел к нему лишь под утро. Осмотрев Малыша Стенли, он велел немедленно везти его в окружной госпиталь, где хирургу хватило лишь одного взгляда, чтобы поставить не утешительный диагноз. «Плохо дело, отец» – сказал он, покачивая головой – «Это гангрена». Уже к вечеру Малышу Стенли отрезали три пальца на правой ноге. К утру, он лишился ступни. А к вечеру второго дня врачи отняли ногу по самое колено. После этого, Малыш Стенли навсегда мог позабыть о том, чтобы сесть за руль автобуса. Да и навряд ли найдет хоть какую-то работу, в стране где живет миллиард здоровых рабочих рук. Теперь он был Половиной билета. И может многие скажут «не велико дело! Он хотя бы остался жив». На что я отвечу, что эти люди однозначно никогда не бывали в Индии.
Если бы передо мной стал выбор, остаться калекой в этой стране или умереть, я бы тут же пустил бы себе пулю в голову. Судьба искалеченного мужчины в Индии незавидна. Отныне он будет получать грошовую пенсию от государства, на которую можно разве что умереть от голода, да ходить по дорогам, выпрашивая монетку у туристов, которые будут бросать ему десять рупий, лишь бы он от них отвязался, или навсегда станет обузой для своей семьи, которая и без того еле сводит концы с концами. И кто знает, чего именно в тот момент Малыш Стенли боялся больше.
Мое сердце сжималось, когда я представлял Малыша Стенли в этой роли. Он жил своей работой, и отдавал ей все свои силы. Я не мог представить, что он будет делать теперь. Я все повторял себе: «Это же Малыш Стенли. Он обязательно со всем справится», – но тут же надо мной нависала мысль, которая тут же убивала всякую надежду – половина чертового билета. И я даже не знаю, что злило меня больше в тот момент. Что все это случилось с таким славным человеком как Малыш Стенли. Или что никто во всем мире не заметит этого. Разве что мраморный крест на дороге, с которого никто теперь не снимет гвоздичную гирлянду. Да старина Вишвас, который с намокшими от слез глазами будет проезжать мимо этого креста. И боюсь даже я забуду об том с годами. Ведь такова индийская жизнь. Таково индийское сердце – велико оно, но сделано из гранита.
В машине все так же висела тишина. Наконец Вишвас тихо произнес:
– Я его так не оставлю. Будет трудно, но мы что-нибудь придумаем. Я читал, что сейчас делают такие протезы, что получается совсем как настоящая нога. Ей можно даже двигать.
– Думаешь такой можно достать в Индии? – спросил я тихо.
– Если можно, я обязательно его достану, – он помрачнел еще сильнее – Вот и остался я один в компании. Сначала Параб (еще один общий друг, который погиб два года назад в автокатастрофе), а теперь Стенли, – Вишвас был единственным человеком, который не звал его Малышом. Мне нечего было сказать. Я лишь похлопал его по плечу, – Они еще не сказали дочерям, – Вишвас сплюнул битель в окно. Полгода назад он избавился от этой дурной привычки, но когда Малыш Стенли попал в больницу, Вишвас снова сорвался, – Они думают, что папа просто приболел. И как им сказать об этом…
– Где сейчас его младшая дочь?
– У его старшего брата. Он обещал позаботиться о ней, пока Стенли в больнице, – Вишвас резко дернул рычаг коробки передач, и закинул битель под губу, от чего его речь вновь стала неразборчивой, – И как же все это случилось?
Затем Вишвас стих до самого госпиталя.
Хирургическое отделение в Индии – это одно из самых прискорбных мест, в которых мне довелось побывать. Палата пять на десять метров, лежит в которой примерно три дюжины больных, на жестких не крашенных койках. На всех одна уборная и одна медсестра, которой просто некогда было достойно ухаживать за больными. Финансирование у индийских государственных больниц очень скудное. Здесь не хватало еды и персонала. А леченее зачастую сводилось к удалению больного органа, или обеспечению максимально безболезненного отхода в мир иной.
В палате было очень душно. Не хватало воздуха. То там то здесь валялись медицинские инструменты. Всюду слышались стоны больных отходивших от наркоза и только пытавшихся оценить масштабы потерь. Тем, кому повезло отделаться малой кровью, смотрели в потолок, стараясь не пересечься взглядом с теми, кому повезло меньше. Они же, смотрели лихорадочным взглядом, словно спрашивая: «И что же мне теперь делать?». Все в этой злополучной палате было