Из-за снегопада и тусклого освещения Элис с трудом рассмотрела вьющиеся черные волосы, припорошенные белыми снежинками, черные глаза, шелковый черный смокинг и белоснежную рубашку. Николас Паллиадис открыл перед ней дверь «Даймлера» с каким-то особенным уверенным изяществом.

Внезапный порыв ветра распахнул полы атласного вечернего пальто, и холодный воздух коснулся разгоряченного тела Элис. У нее перехватило дыхание. Или это была реакция на мужчину, открывшего дверцу лимузина?

Только сейчас Элис почувствовала, что то, что она делает, может быть опасно. Она заметила, что при виде ее глаза Николаса Паллиадиса слегка расширились. Под распахнувшимся пальто сверкнуло расшитое бисером платье, пронзая ночь холодными зелеными искрами, походившими на огоньки светлячков. Неистовый северный ветер разметал гриву огненно-рыжих волос и хлестал ими ее по лицу.

Мужчина в вечернем костюме, предупредительно державший дверцу лимузина, ждал, ничем не проявляя своего нетерпения. Однако взгляд его заставил Элис еще раз подумать, не совершает ли она сейчас ошибку, приняв его приглашение. Ибо в черных горящих глазах Николаса Паллиадиса безошибочно угадывалось неукротимое желание.

Внутренняя отделка сделанного на заказ «Мерседеса-Даймлера», принадлежавшего Николасу Паллиадису, была выполнена в серебристо-серых тонах. Два телефона, один – для переговоров с шофером, другой – для внешнего общения, висели над великолепно оборудованным баром в стиле арт-деко. Отделанный серебром телевизор был встроен в изголовье переднего сиденья, рядом висел плед из шиншиллы, такой же серебристо-серый, как и все остальное.

Элис устроилась на своем месте, подавляя рвущийся наружу истерический смех. Она слышала о подобных лимузинах, но ей никогда не приходилось ездить на них.

«Даймлер» свернул с авеню Монтень и притормозил у первого светофора. Элис слегка вздрогнула, когда ее спутник наклонился вперед и достал из серебряного ведерка в баре бутылку шампанского. Он плеснул немного в хрустальный бокал и молча протянул его своей спутнице. Лицо его при этом сохраняло мрачную сосредоточенность. Элис осторожно взяла бокал, стараясь держать его подальше от взятого напрокат платья. Краем глаза она видела, что напоминающий дикую кошку Николас Паллиадис внимательно рассматривает ее. Наконец после несколько затянувшейся паузы он изрек:

– Вы выгладите восхитительно.

Элис промолчала. Она до сих пор была так возбуждена предстоящим, что руки ее дрожали. Ей было трудно смотреть на этого мужчину, чьи черные глаза оценивали ее, как дорогую вещь, которую он только что приобрел. Она через силу сделала глоток и не испытала никакого удовольствия от вкуса превосходного шампанского.

«Есть женщины, – пыталась урезонить себя она, борясь с нараставшим в ней напряжением, – которые регулярно проделывают это, не испытывая никаких эмоций. Если я не буду держать себя в руках, то испорчу вечер еще до того, как он успеет начаться».

В машине было слишком жарко: обогреватели работали на полную мощность. Звучала стереофоническая запись французского хард-рока. Элис почувствовала слабый запах мужского одеколона – тонкий и изысканный аромат.

По ее коже пробежали мурашки. В закрытом салоне лимузина было невозможно избавиться от ощущения тревоги, которую вызывало в ней присутствие этого человека. Он сидел, закинув ногу на ногу, складка на его брючине была остра, как нож. Несмотря на утонченную элегантность, от него исходил какой-то первобытный животный магнетизм.

Что ей теперь делать? Она размышляла, сжимая пальцами бокал с шампанским. Раньше ей никогда не приходилось играть подобную роль. Может быть, ей нужно быть кокетливой? Оживленной? Напустить на себя немного таинственности? И в первый раз в своей жизни ей нужно казаться соблазнительной, неотразимой, абсолютно доступной, проявить все те качества, которые в действительности не были ей присущи. Но как трудно понять правила игры, в которую играешь впервые!

Элис украдкой бросила на него взгляд. Длинные, с отличным маникюром пальцы покоились на колене. Внезапно ее охватило волнение. Нет, не время сейчас думать о том, как эти руки станут прикасаться к ней, раздевать, ласкать ее. Все это не заставит себя долго ждать.

Неожиданно она заметила у основания его большого пальца маленькую полустертую голубую татуировку в виде якоря. Сердце Элис замерло в груди. Она вспомнила, как Руди Мортесьер говорил, что внуки Паллиадиса служили вместе с греческими моряками на фамильных нефтяных танкерах.

Нет, это выше ее сил! Зря она согласилась провести с ним этот вечер. Несколько капель шампанского упали на бесценное творение Руди, но это теперь ей было безразлично. Она сидела неподвижно, не в силах пошевельнуться. В голове промелькнула мысль заставить его остановить машину и убежать.

– Вы замерзли? – в ровном голосе Николаса Паллиадиса слышался явный американский акцент. Он протянул ей плед из шиншиллы. – Не желаете?

Элис покачала головой. Ее шея и грудь были уже влажны от пота, вряд ли она нуждалась в меховом покрывале.

Нет, она не будет просить его остановить машину. Она должна испытать все до конца. Решение принято, и она не собирается отступать. Она помнила о людях, которые преследовали ее. «Надеюсь, они не допустят промашки, – подумала Элис. – В противном случае мне вряд ли хватит мужества повторить все заново!»

Они ехали по Елисейским полям. Рождественские гирлянды из золотых фонариков висели на деревьях. Было около девяти часов вечера – время ужина. Тротуары перед магазинами и ювелирными лавками, которыми славятся Елисей-ские поля, кишели спешащими по домам парижанками и туристами, приехавшими в город на праздники. Ослепительно белый слой снега, покрывавший крыши домов, казался искусственным, точно декорации к фильму Уолта Диснея.

Однако Элис хорошо знала, что жизнь в Париже меньше всего напоминала очаровательный диснеевский фильм. Она откинулась на спинку сиденья, наблюдая, как за окном вихрем проносится город, жестокий, безжалостный для таких, как она. Цены и конкуренция невероятно высоки, в этом она имела возможность убедиться на собственном опыте. Модели домов моды зарабатывали так мало, что едва могли свести концы с концами, тем не менее существовало огромное количество молодых красивых девушек, готовых в любой момент отбить у них работу.

Элис вглядывалась в мелькавшие кварталы сквозь затемненные стекла лимузина, гадая, куда они направляются. Николас Паллиадис поднял телефонную трубку и сказал что-то шоферу по-гречески. Снег все еще кружился над городом. Париж не вязался в представлении Элис с зимой; это время года всегда напоминало ей детство, проведенное в Новой Англии. Бесконечно длинные вермонтские зимы, когда ей было восемь лет, потом девять, потом десять, глубоко врезались в ее память. Школа, где она оставалась на ночь, изводя себя слезами, перед тем как уснуть. Тоскливые пробуждения на восходе, чтобы вместе с другими девочками отправиться в душевые. Потом построение перед завтраком. Перед походом в церковь. Перед началом классных занятий. Жизнь в пансионе совсем подавила маленькую Элис, чье единственное желание было находиться рядом со своей матерью. Она до сих пор не могла забыть чувство одиночества и безмерную тоску тех лет.