В общем, глупая книга. Зато эпиграф был выбран удивительно красивый, хотя не имел никакого отношения к ее содержанию. Катя снова и снова вчитывалась в загадочные слова перед текстом: «Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому умирать не страшно…» Франческо Петрарка… Катя на минутку прикрыла усталые глаза. Она увидела, как облака, не спеша, ползут по высокому бледному небу, и чьи— то глаза, туманные, как на картинах Боттичелли, смотрят вдаль.

Новый раскат грома вернул девушку к действительности. Удивительная вещь — язык. Слова могут быть бессмысленны сами по себе и при этом обладать магической силой — таковы все заклинания и заговоры. Пробормочет старушка-колдунья бестолковый стишок, и начнет работать механизм, который изменит твою жизнь… «Вот я сейчас твержу понравившиеся слова, — подумала Катя. — Они показались мне просто красивыми. А на самом деле я переписываю свои страницы в книге судеб. И строки о том, что должно было случиться, исчезают. А вместо них появляются новые. И тайна моего будущего скрыта в стихах давно умершего поэта…»

Кате стало жутковато. Она суеверно перевернула лист с эпиграфом и потянулась к сигаретам. Но прикурить ей не удалось: сквозняк задул пламя зажигалки, качнул под потолком лампочку в пластмассовом, засиженном мухами абажуре; а затем в доме погас свет.

Девушка распахнула дверь и выбежала на крыльцо. Дождь лил сплошной стеной. Вокруг — ни огонька: значит, электричество отключили по всей деревне. Что ж, баба Вера предупреждала, что во время гроз это возможно. Воздух был свежим, пахло мокрой сиренью. Над верхушками тополей зажигались и гасли бледные сполохи. Вдруг ослепительно-яркая молния вспыхнула прямо над головой, в саду стало светло, как днем. Беленные известью стволы яблонь скрестили ветви в причудливых арабесках; выложенная кирпичом дорожка у крыльца стала голубой. А прямо у крыльца, освещенный дрожащим сиянием, замер огромный оскаленный волк.

Правда, Катя быстро поняла, что это не оскал, а нечто вроде улыбки или попытки что-то сказать — такое выражение часто бывает у собак, когда они радуются хозяину. Стараясь не делать резких движений, Катя сказала:

— Привет! Мы, кажется, встречались? Что же ты здесь потерял, бедняга? Деревня — не место для волков. Ты, наверное, голодный. Принести тебе поесть?

Угостить волка докторской колбасой было бы даже забавно, однако, Катя не сомневалась, что дикий зверь испугается человеческой речи. К ее удивлению, волк не шелохнулся. Тогда Катя открыла дверь и в шутку пригласила:

— Ну, что же ты? Заходи!

Волк мгновение колебался, а потом решительно вспрыгнул на крыльцо и быстро, словно боясь, что она передумает, прошмыгнул мимо Кати на веранду. Вот так приключение! Улыбаясь, девушка вошла вслед за неожиданным гостем.

Прижавшись всем телом к холодному линолеуму, волк тяжело дышал и, не отрываясь, смотрел на хозяйку дома. По-прежнему стараясь двигаться осторожно, Катя порезала остатки колбасы, положила их на газету. Потом подумала и добавила пару кусков булки.

— Бутерброд с колбасой!

На этот раз волк не ломался. Он встал, подошел к угощению и начал есть — медленно, принюхиваясь к незнакомой еде. Все-таки, наверное, он был очень голодным: иначе, что могло заставить дикого зверя до такой степени довериться человеку? Пока он ел, Катя украдкой рассматривала его.

Живых волков она видела только в питерском зоопарке. Помнится, был там удивительный экземпляр. Все посетители собирались смотреть, как волк обедает: работник подавал ему огромные мослы, а тот хрустел ими, словно пирожными безе. Потом работник чесал зверю спинку, а волк, виляя хвостом, подставлял то один, то другой бок — как собака. А на клетке висела табличка с историей этого зверя: оказывается, он не родился в зоопарке, а был волчонком найден в псковских лесах. И нашел его как раз этот работник. С тех пор волк считал его то ли главой стаи, то ли своим хозяином. А чтобы развеять опасное заблуждение посетителей, вполне способных решить, что волк ручной, на клетку повесили еще и предупреждение: «Животное опасно».

Тот волк выглядел бы жалкой дворняжкой рядом с Катиным ночным гостем. Даже сейчас, насквозь промокший под дождем зверь был по-богатырски красив: широкая грудь, могучая шея в светло-сером пушистом воротнике, умная длинная морда… И желтые глаза, выразительные, как у человека. Даже слишком вырази тельные. Катя озябла, но при волке постеснялась переодеваться и ушла в комнату.

Когда она вернулась, сменив легкий халат на джинсы со свитером, волк уже доел предложенный ужин. Он снова лег, исподлобья глядя на Катю: а теперь не прогонишь? Он слегка дрожал: то ли от холода, то ли — догадалась девушка — от страха. Конечно, ему должно быть очень страшно — заблудиться среди человеческого жилья, когда повсюду полыхают молнии, похожие на ружейные выстрелы…

— Что же мне с тобой делать? — задумчиво произнесла Катя. Движимая жалостью, она подошла ближе. Волк не шелохнулся, не зарычал. Осмелев, девушка присела на корточки и коснулась лобастой головы. Волк вздрогнул, и Катя готова была отдернуть руку. Но зверь неуловимым движением подался вперед. Он словно говорил: мне очень плохо и одиноко, погладь еще. Очень скоро Катя без опаски чесала огромного хищника за ухом, выжимая воду из шерсти, а волк, закрыв глаза, явно наслаждался лаской. И девушка вдруг поняла, что ей тоже спокойнее во время страшной грозы ощущать рядом тепло живого существа.

Проводя рукой по пушистой груди, девушка вдруг наткнулась на что-то острое. Цепочка! А на ней крестик — маленький, серебряный, с какими-то камнями посередине. Катя тут же почувствовала, как напрягся зверь, когда она дотронулась до украшения.

— Не бойся, я не стану отбирать. Твое — значит твое, — примирительно сказала Катя. — Но откуда это у тебя? Новая лесная мода? Или ты чей-нибудь? Уж больно ты ручной.

Конечно, близживущие нувориши могли держать зверей и поэкзотичнее волка. Например, тот томный красавец, которого она встретила на берегу реки, — ему пошла бы какая-нибудь пантера. Но если бы богатеям пришло в голову украшать своего домашнего любимца, то они повесили бы волку на грудь килограммовый золотой крест — Катя знала одного стаффордшира, снабженного здоровенной цепью. Крестик волка был маленьким и легким, почти незаметным в густой шерсти. Все это показалось Кате очень странным, но, наверное, имело какое-нибудь рациональное объяснение. Девушке на мгновение даже стало обидно: как только нам померещится нечто необыкновенное, разум тут же распугает все чудеса. А может, это и к лучшему? Девушка вспомнила подпись под картиной Гойи: «Сон разума порождает чудовищ…»

Катя взглянула на притихшего волка.

— Ну что, ты остаешься ночевать?

Катя не стала запирать дверь, чтобы волк не почувствовал себя в ловушке. Работать было уже поздно. Она принесла из душных комнат одеяло и подушку сюда, на веранду, и устроилась на диване. Перед сном покрутила ручку старого приемника на батарейках, но кроме «Маяка» не нашла ничего интересного. Говорящий «черный ящик» сначала напугал волка — он вскочил, растерянно озираясь. Но, не обнаружив никакой опасности, снова лег, свернулся калачиком и, видимо, уснул. Уснула и Катя. За окном продолжала грохотать гроза, но девушке снился светлый и грустный сон по мотивам полотен Боттичелли.