Когда я доедаю остатки печенья и мысленно посылаю Корделию ко всем чертям, кто-то звонит в дверь. Посмотрев в глазок, вижу Олли — он стоит на лестнице с огромной коробкой и энергично машет, поэтому я впускаю его и ожидаю чуда.

— Хреново выглядишь, — говорит Олли, шагнув за порог.

— И тебя с добрым утром.

Олли ставит свою ношу на стол.

— Я серьезно. У тебя ужасный вид. Что случилось?

Я отмахиваюсь:

— Тяжелая ночка.

Сейчас я не готова обсуждать свои проблемы с другом. Олли искренне считает Джеймса редкой сволочью, и я, наверное, повешусь, если он откажется готовить ужин под тем предлогом, что ему неохота выручать моего жениха из беды. Я единственный раз в жизни поссорилась с Олли в тот день, когда Джеймс отказался пустить меня за руль новенькой «БМВ». По словам Джеймса, я вовсе не нуждаюсь в машине, ведь существует метро и автобус. «И потом, Пышка, согласись, ты не самый аккуратный в мире водитель», — добавил он и принялся перечислять все вмятины и царапины, которыми я украсила его старую «ауди». Я сделала ошибку, рассказав об этом Олли. Тот пришел в ярость:

— Вот скотина! Наберись наконец смелости, Кэти, и вели ему заткнуться! В конце концов, ты его невеста!

Разумеется, я вступилась за Джеймса, который, на мой взгляд, всего лишь пытался уберечь новую машину, а Олли в ответ наговорил резкостей. Я так обиделась, что мы неделю не общались. Наконец, за сигареткой в школьной котельной, помирились и решили, что в будущем не станем обсуждать наших возлюбленных. До сих пор это правило работало.

Олли задумчиво смотрит на меня, прищурив карамельного цвета глаза, но не настаивает.

— Ну ладно… Давай кипяти воду, и приступим.

Я хватаю огромную кастрюлю и чуть не вывихиваю позвоночник.

— Не пойдет, — говорит Олли, открывая тем временем коробку. — Нужно что-нибудь побольше… иначе этот малыш не поместится.

И с гордостью демонстрирует мне содержимое.

Господи. Я в ужасе гляжу на Олли. Из коробки высовывается огромная клешня, размером с кулак взрослого мужчины, и угрожающе помахивает в воздухе.

— Это что такое?!

— Закуска, — с гордостью говорит Олли. — Разве не красавчик? И я его очень дешево купил.

Каким-то чудом он умудряется извлечь чудовище из коробки, не получив тяжелого увечья. Я забиваюсь в угол и смотрю на огромного омара, который, в свою очередь, устремляет на меня бисерные глазки.

— Он живой!!!

— Разумеется, живой, дуреха. — Олли машет им в мою сторону: — Ррр…

Я поспешно отступаю. Какие жуткие клешни.

— То есть… нам придется его убить?

— Нуда, — отвечает злодей Олли. — Именно поэтому я попросил тебя вскипятить воду.

— Мы будем варить его живьём?

— Так всегда делают. Можно, конечно, проткнуть ему мозг ножом, но, впрочем, я бы не рискнул.

Я смотрю на омара, и он отвечает долгим взглядом. Мне кажется — или его темные глаза действительно глядят умоляюще?

— Кастрюля с кипятком — лучший вариант, — бодро продолжает Олли, держа омара под мышкой и наливая воду в огромный чан. — Не пугайся, это быстро.

Омар лихорадочно размахивает клешнями. Олли ставит кастрюлю на плиту и захлопывает крышку. Меня мутит. Конечно, кто бы говорил — я ведь не вегетарианец, — но до сих пор мне не приходилось задумываться о том, откуда берутся вкусные гамбургеры. Я покупаю мясо в виде аккуратно упакованных стейков, а не в виде коровы. Вновь смотрю на омара и начинаю дрожать. Кажется, он знает, какая ужасная судьба его ждет. Я буквально слышу, как он молит о пощаде.

Живое воображение порой сущее проклятие.

Из кастрюли поднимается пар, вода бурлит, точно в адовой бездне. Олли добавляет щепотку соли и поднимает несчастное ракообразное.

— Нет! — кричу я и бросаюсь к нему со скоростью гоночной машины. — Не надо!

Оказываюсь лицом к лицу с омаром. Его усики отчаянно шевелятся, и мне кажется, бедняга всхлипывает. В кастрюле весело побулькивает вода.

— Кэти, — терпеливо говорит Олли, — пожалуйста, отойди от плиты.

— Но это варварство! Мы не можем его убить!

— Это будущая закуска к ужину. Сомневаюсь, что гости захотят есть омара живым.

— Может быть, купим дыню? Ну или что-нибудь еще, что не придется убивать.

Омар явно кивает.

— Дыня никого не впечатлит, — возражает Олли, помахивая омаром над плитой. — Если я не ошибаюсь, мы должны удивить этих старых козлов. Свежий омар — наилучшее решение.

Он прав, но сейчас мне все равно. Я знаю, что не могу бросить беспомощное создание в кастрюлю с кипятком. Не могу!

— Олли, ты посмотри на него, — прошу я. — Ему же страшно.

— Не очеловечивай его, — строго говорит Олли. — Это тебе не «Скотный двор». Омар — еда, а не домашнее животное.

— Олли, ну пожалуйста! — Я на грани слез. — Я не могу сварить живое существо, которое смотрит на меня. Ради Бога, не надо.

— О Господи… — Олли устало опускает омара. — Все покойные шеф-повара сейчас переворачиваются в гробу, учти.

— К черту шеф-поваров. — Я начинаю успокаиваться, и омар, несомненно, тоже. — Иначе мне будут годами сниться кошмары, и я точно сделаюсь вегетарианкой.

— Значит, нарежем дыню. — Олли вздыхает. — Остается одна маленькая проблема…

— Да? — Я испытываю невероятное облегчение.

— Что, по-твоему, нам теперь делать с девятифунтовым омаром?

— Разве нельзя выпустить его в море?

Олли смеется.

— Он ведь не из моря, а с рынка. А поскольку сейчас уже половина второго, — мой друг смотрит на свои громадные спортивные часы, — я не успею отвезти его обратно.

— Не волнуйся, Кусака, ты не вернешься на рынок, — говорю я омару. — Я выпущу тебя в море.

— Кусака? — Олли фыркает. — Ты спятила?

Я сердито смотрю на него.

— Между прочим, это не я собиралась сварить его живьем.

Он жмет плечами.

— Понятно. Но все-таки что теперь делать? В Илинге нет моря.

Я торопливо думаю.

— Мы подержим Кусаку здесь, а потом отвезем к морю. Главное, чтобы Джеймс не заметил.

— Что значит «мы»?

— Ты притащил омара сюда. Значит, ты к этому причастен.

— Я вообще-то собирался его приготовить, а не изображать активиста «Гринпис», — ворчит Олли, кладя Кусаку в раковину. — Где ты собираешься прятать эту огромную тварь?

Я наполняю ванну и сыплю в воду побольше морской соли — Кусака может чувствовать себя как дома. Осталось задернуть поплотнее занавеску — и готово. Надежное убежище для омара, спасенного от ужасной смерти.