– Полагаю, вы встретились на корабле? – улыбаюсь я.

– Он украл корабль и вывез нас из Олвитана.

– И ты рассказал мне о друге-кролике, о друге, бросившем тебя без штанов, но не о друге-храбром-покорителе-морей?

– Мы не друзья.

Принц отвечает не сразу. И голос его звучит странно, глухо. Решив, что задела болезненную тему, я уже собираюсь извиниться, но тут перевожу взгляд на его намыленные руки. И проглатываю слова.

Он закатал рукава, и я даже не заметила, как начала придерживать его за оголенное запястье. Непроизвольно, слегка, как держала бы под струей воды какой-нибудь плод. А теперь, похоже, точно так же непроизвольно поглаживаю широкие мозолистые ладони, помогая смыть с них грязь.

Пальцы у Принца длинные, темные даже под слоем сероватой пены. Мои на этом фоне кажутся совсем белыми. Пару мгновений я завороженно слежу за собственными движениями, как за диковинным танцем, и наконец отшатываюсь, опрокинув ему на руки остаток воды.

Черпак со звоном падает на скамью.

– Спасибо, – все так же глухо говорит Принц.

– Не за что.

Арьёнец за это время и впрямь успел достать кое-какую снедь. Вяленое мясо, ароматный хлеб, миски с дымящейся кашей – понятия не имею, как он ее приготовил, печи в доме нет. Ткани и инструменты он просто сдвинул в сторону (благо стол немаленький) и снова корпит над ними, явно не намереваясь присоединяться к трапезе.

Я не голодна, но от угощения не отказываюсь – неизвестно, когда в следующий раз удастся поесть горячего. Принц, мечтавший «набить брюхо», тоже не выглядит особо довольным, вяло ковыряется в каше и все больше хмурится.

– Мне нужно спрятать птицу, – говорю я через несколько минут неловкого молчания. И когда Волк поднимает на меня недоумевающий взгляд, поясняю: – Почти рассвело, а он не переносит света.

Кайо, уже задремавший на своем насесте, раздраженно ворчит – не хочет в темный чулан, а тем паче в мешок. Я же кошусь на Принца, но вряд ли он меня вообще слушает – будь у него глаза, уверена, сейчас бы они отрешенно пялились в пустоту.

Волк почти не раздумывает и все так же без слов выходит на улицу. Кажется, наглость незваных гостей исчерпала его терпение. Я резво поднимаюсь, не желая оставаться в уязвимом положении, когда хозяин вернется с топором. Но вместо этого с громким стуком и лязгом металлических засовов закрываются ставни. Сначала с одной, потом с другой стороны дома.

Комната снова погружается в полумрак, разгоняемый только трепещущим пламенем свечей.

Кстати, о свечах, что вспыхивают по щелчку. И о горячей каше…

– Он огневик? – спрашиваю я.

– Ага. – Принц наконец отодвигает почти не тронутую еду. – Для нас мир в огне всего три года, а для него всю жизнь.

Я передергиваю плечами. Кому-кому, а огневикам вряд ли завидуют даже обделенные чарами. Насколько этот дар редкий, настолько же и ужасный. Получается, арьёнский Волк действительно все вокруг видит в языках пламени и может привносить их в реальный мир.

Даже с закрытыми глазами он никогда не познает темноты.

Они с Принцем словно сидят по разные стороны одного стола.

– Огневик, которого тянет к морю, – бормочу я.

Иронично. Ведь если корабль Волк украл из необходимости, то поселился над бушующими водами явно по собственной воле. Теперь мне кажется, что он и сам похож на этот дом, зависший на краю утеса, и точно так же не может решиться сделать шаг.

– Зато чары в его груди не гаснут, – пожимает плечами Принц, – и я всегда его вижу. Всегда могу найти.

– И ворваться к нему домой, как к себе, хоть вы и не друзья.

– С тобой мы тоже не друзья, но спать сегодня будем на одном топчане. – Он наконец поворачивает ко мне голову и широко улыбается. – Как видишь, дружбу переоценивают.

После чего встает и, пока я ошалело моргаю и пытаюсь подобрать слова, скрывается за выцветшим гобеленом. Оказывается, комната здесь все же не одна.

Слух о принцессе, томящейся в башне, ты запустила сама. В те дни матушка еще не запирала тебя наверху, полагая, что в гиблый лес никто в здравом уме не сунется, а ходу за его пределы тебе не было.

И все же ты ухитрилась отыскать двух заплутавших путников. И одного даже оставила в живых, иначе кто бы сложил о тебе первую песнь?

Второй же пал жертвой чудовища, ведьмовского стража, змея с пятью головами. Его ты тоже создала сама, вложив в жуткое тело всю свою ярость, всю ненависть, иначе рассказ чудом уцелевшего странствующего рыцаря не был бы столь впечатляющим.

Выспаться не удается, и не только потому, что я оставляю без внимания как приглашение Принца, так и дозволение хозяина устроиться на его тюфяке, и пытаюсь прикорнуть прямо на стуле. Мне попросту неуютно в этом доме. И волны бьются внизу все громче, будто пытаются раскачать скалу и наконец поймать хлипкую хибару в свои объятия; и ветер все отчаяннее свистит меж ставнями, недовольный тем, что от него отгородились.

Спокойствие Волка тоже не утешает – судя по всему, он давно готов кануть в бездну и не дрогнет, даже если у дома сорвет крышу и половину стен. Во сне он, похоже, и вовсе не нуждается и по-прежнему трудится над очередной картой. Картой Олвитана. Причем Олвитана нынешнего, со всеми черными пятнами там, куда ступала твоя нога.

В итоге к полудню я уже нетерпеливо мнусь у порога; на одном моем плече мешок с ворчащим Кайо, на другом – со всякой снедью, щедро выданной хозяином. Невыспавшийся и хмурый Принц с отпечатавшимся на щеках диковинным узором слишком медленно доедает утреннюю кашу, отчего я раздражаюсь все сильнее. В какой-то момент даже тянусь к двери, готовая бросить его тут, и пусть хоть до вечера трапезничает, но, словно учуяв мой настрой, Принц таки опускает ложку и вскакивает.

– Не прощаюсь? – с вопросительными нотками произносит он, на что арьёнец только хмыкает да машет рукой, мол, идите уже.

И мы уходим, так и не услышав его голоса. И разумеется, не составив никакого плана, хотя вроде в том и был смысл ночевки под чужой крышей.

– Нам нужно в город, – говорит Принц, едва мы удаляемся от обрыва на полверсты. – Порт, конечно, уже не так оживлен, как прежде, но я слышал стук топоров и визг пил. Корабли строят и спускают на воду. Какие-то из них, конечно, повезут прямиком в Олвитан дары для Королевы, но другие, уверен, только до острова и ходят.