— Думай… — отвернулась Елена, вышла из машины и пошла к подъезду элитной малоэтажки.

После этого до самого расставания они с ней виделись всего пару раз. Он отказывался от встреч, отговариваясь загруженностью на работе. А сам уже старался что-то изменить — хотя бы раньше приходить домой, но получалось плохо — этот июль был, как последний рывок.

Что делать дальше, он уже решил — Виктор и Слав будут готовить документы на покупку конторы, а он увезет свою семью на юг, к морю. Ему нужна его семья. А странное наваждение ушло тем вечером, схлынуло. Развеялось без следа очарование, истаял таинственный и загадочный флер. Осталось чувство разочарования и неудовлетворенность.

Не было Елены Прекрасной. Была неординарная женщина на год старше его, увлеченная предположительной возможностью купить себе понравившегося мужчину вместе с полюбившимся ей ребенком. И она считала это вполне нормальным — отобрать дочку у матери. Извращение какое-то — поражался он — подмена понятий, одержимость совершенно дикой идеей. Или крайняя степень отчаяния? Но ведь есть детские дома, а в них такие же девочки… но только совсем одинокие и так же отчаянно нуждающиеся в маме.

Для окончательного разговора Вадим пригласил Елену в ресторан. Прими он другое решение и это была бы «Симфония». Но он выбрал «Реал». Скорее всего, и Елена поняла это, потому что видно было — она тщательно готовилась… и внутренне тоже. Была прекрасна, как никогда до этого и странно спокойна. С улыбкой приняла цветы…

Вадим больше не испытывал к ней ничего, кроме вины и еще, пожалуй, жалости. Ему казалось, что он сумел найти нужные слова и тот самый тон… не хотелось обид с ее стороны. Елена умная женщина, она должна была понять, что ее деловое предложение он отверг, и достойно принять это. Он чувствовал еще и благодарность за это ее спокойствие — почти граничащую с нежностью. Нервы и так были на пределе, а она сейчас сберегла их ему.

А они ой, как понадобятся — еще предстояло наладить отношения с Ксюшей, но это откладывалось — ей всучили работу, и она не отказалась от нее. Будто бы не могла, но он считал, что это последствия его отчуждения — его жена не слепая и не глупая, она чувствовала, что с ними не все в порядке и может быть поэтому подсознательно дистанцировалась от него.

Последнюю их с Леной встречу испортило неожиданное появление Слава. Да еще и Марина… она могла понять что-то не так… или же — так, но Вадим надеялся на поддержку друга. Подходить и объяснять что-то его жене уже не было сил — ушли на объяснение с Леной.

Они и простились достойно — он отвез ее к дому, напомнил про цветы и еще раз извинился, что так вышло. Она молча кивнула, глядя на него, провела рукой по его щеке… Вышла из машины и ушла.

Юг прочно оккупировала жара. Яростно синело небо, широкая вода радовала более густым оттенком синевы, свежая зелень трепетала под ветерком, налетающим с моря… Выйдя из самолета, Вадим жадно вдохнул воздух свободы — от работы, от проблем… хотя бы на время отдыха.

По приезду к месту, как только они с дочкой устроились в комфортабельном номере пансионата, прозвучал телефонный звонок и, ответив на него, он услышал:

— Ну что, герой-любовник…? Лены больше нет — таблетки… отравилась дурашка. На похороны будешь? — устало интересовался незнакомый мужской голос.

— … В Евпатории… с дочкой, — Вадим с трудом выдавил эти слова из пережатой спазмом глотки.

— Ну, отдыхай тогда. Береги дочку.

Через полчаса, когда он повел Янку на обед, в столовой у него пошла носом кровь. Дальше — больше. Через час где-то, зазнобило и затошнило. Уложив дочку спать, он всю ночь обнимал унитаз или громоздился на него. Утром молодой фельдшер со скорой выписал ему направление в инфекционную больницу.

— Температуры сейчас нет, но остальное… вы же только из поезда?

— Самолетом.

— Без разницы. Все признаки инфекции. Полежите в боксе до выяснения, все равно нужно ставить систему — обезвоживание «на лице».

— А как же дочка? У меня Янка, — растерялся Вадим.

— Тем более нужно «заизолировать» вас от нее. Ладно, — вздохнул парень, — сейчас вызову Ленку — это моя сестра. Не переживайте, у нее даже санитарная книжка есть — помогает тут с посудой, и со спиногрызами обращаться умеет — у нас еще двое младших. Сейчас и прибежит, дом совсем рядом. Заплатите потом сколько не жалко.

— На чужого человека…? — почти хрипел от отчаяния Вадим.

— Да почему чужого? Посмотрите на нее, тогда и решайте. Посидим тут и подождем — так и быть. Ух ты, шустрая! — скорчил он рожицу Янке, — а папка твой заболел.

— Я узэ слысала, — выглянула она из-за кровати и перебежала в другой угол — перепрятываться.

Девочка Лена оказалась очень симпатичной и светленькой, как и брат, а еще веснушчатой, лопоухой и лет шестнадцати от роду. Только вошла, сразу же нашла взглядом Янку, заулыбалась и защебетала:

— Такая красивая девочка и скучает? И никто из этих дядек даже не заплел ей косички?

Янка сразу застеснялась, пуская глазки под лоб, а Вадим тяжело поднялся достать из мини-сейфа деньги, но был остановлен медиком:

— Не надо сейчас ничего руками… и вообще — на выход. Ленка, ребенка веди к мамке и понаблюдайте. А здесь будет санобработка, я скажу там… На ночь уже, наверное, сможешь вернуться сюда. И глаз не спускать! Малая шустрая до невозможности.

— А сто се-таки с папом? — послышалось за спиной, когда Вадим уже выходил. Лена сразу подключилась и стала что-то оживленно объяснять, а он пробормотал сам себе:

— А с папом бумеранг… Надо бы по голове, а он просто обосрался.

— И не смертельно. По голове хуже, — успокоил его белобрысый медик.

— Жена с ума сойдет, — поделился своим беспокойством Вадим, чувствуя необъяснимое доверие к обоим — и брату, и сестре: — Первый раз отпустила со мной дочку.

— Ну и не говорите ей. Даже если закроют сейчас. Когда это еще она приедет? Москва?

— Почти. Ближние подступы.

— На самолеты билетов нет, поездом — суток двое. Шутите? Конечно, с ума сойдет!

Все четыре с половиной дня, находясь в отдельном боксе стационара, Вадим коротко докладывал Ксюше о том, как замечательно они отдыхают. Их разговор выглядел, как «доклад закончил», «доклад принял». На просьбу Ксюши дать трубочку дочке, Вадим сказал, что она освоилась тут, веселится и о маме не вспоминает. И он боится, что, услышав мамин голос… Почему-то именно сейчас врать жене было донельзя противно. Утешал себя тем, что эта-то ложь во благо — исключительно для того, чтобы Ксюша не волновалась за Яну… и за него тоже.

Жгучая вина растекалась внутри кипящей лавой, и столько всего вспомнилось за эти дни… и как Ксюша просилась к нему «на ручки», когда сильно порезала палец — и плакала, и смеялась. А он носил ее по комнате и дул, чтобы не болело… куда-то на ухо. Когда это было…? Тогда она готовила что-то на новогодний стол. Плохая примета, плохой год…