– Они все время на меня смотрели, – объяснила она.

В действительности же проблема заключалась в том, что никто не обращал на нее внимания, никто ее не понимал. Фальшивое имя и новый цвет волос успешно делали свое дело – прятали ее от мира. По утрам она спускалась на кухню, разваливаясь на куски, и единственным, о чем с ней разговаривали, было: «Тебе полить тосты вареньем?» Или: «Сегодня холодно, поэтому я сделала горячий шоколад». «Пойми меня, – доносился голос Роджера Долтри из ее маленького красного магнитофона. – Пойми меня».

– Выключи эту ерунду! – кричала из кухни Ирэн.

– Это опера! Я слушаю оперу! – вопила она в ответ.

– Не дерзи мне! У тебя еще дел по горло.

Дела. Да, у нее было много дел, и они не заканчивались даже с наступлением вечера.

Иногда она составляла список типа «Кого я ненавижу больше всех на свете», и Ирэн никогда не опускалась ниже третьей позиции, а временами даже поднималась до второго места.

На первой же строчке всегда стояло одно и то же имя – ее собственное.

– Возьми с собой сестру, – говорил отец так, чтобы его слышали обе девочки, иначе Санни могла опять солгать, что ее ни о чем не просили. Хизер знала, что старшая сестра, как обычно, кивнет в знак согласия, а потом все равно уйдет без нее. Санни была очень коварна в этом отношении. По крайней мере, пыталась таковой быть, но Хизер всегда удавалось заранее разгадать ее планы.

– Ну почему-у-у? – традиционно возмущалась старшая из сестер, хотя и знала, что битва проиграна, не успев начаться. Спорить с отцом было бессмысленно, но, в отличие от матери, он не возражал против дискуссий. Скорее, наоборот, был рад длинным диалогам, в которых каждый отстаивал свою точку зрения, и даже помогал дочерям придумывать аргументы, как это делают настоящие адвокаты, – так он напоминал, что они могут стать ими в будущем. Вообще отец часто говорил, что они могут выбрать себе абсолютно любую профессию. И все же они никогда не могли победить его в споре. И не только в споре. Даже когда играли с ним в шашки и он едва заметными покачиваниями головы или кивками давал им подсказки, чтобы помочь предотвратить неверный ход, который бы позволил ему срубить две, а то и три шашки разом, в конце ему все равно удавалось выиграть с помощью всего одной дамки.

– Потому что Хизер всего одиннадцать, – говорил он, как им казалось, своим рассудительным тоном. – Ее нельзя оставлять дома одну. Ваша мама уже ушла на работу, а мне в десять нужно быть в магазине.

Опустив голову над тарелкой, Хизер смотрела на отца с сестрой исподлобья, как кот, внимательно изучающий белку. Она ведь уже не ребенок. На следующей неделе ей исполнится двенадцать, и тогда ей можно будет оставаться дома одной. С тех пор как мама прошлой осенью устроилась на работу, она оставалась дома одна как минимум на час, и единственными правилами были: не прикасаться к плите и не приводить подруг. Хизер обожала этот час одиночества, когда она могла смотреть по телевизору что угодно – в основном сериал «Большая долина» – и есть печенье сколько влезет.

Вырвать у родителей этот кусочек свободы было не так-то просто. Они хотели, чтобы после уроков она сидела в школьной библиотеке, пока Санни не освободится и не сможет ее забрать. Именно так они делали, когда их младшая дочь училась в четвертом и даже в пятом классе. Но теперь у Хизер уроки заканчивались в три, а Санни освобождалась только в половине четвертого, плюс ее школа находилась довольно далеко и много времени уходило на дорогу. Директор школы сказал родителям без обиняков (так говорила мама, когда пересказывала его слова, и это выражение запало Хизер в голову: «без обиняков»), что библиотекарь – это вам не нянька. Поэтому родители Хизер, которые не хотели, чтобы их приняли за людей, требующих особого обращения, решили, что их дочь может посидеть дома часик одна. И если она могла каждый день, с понедельника по пятницу, оставаться дома без родителей, почему нельзя было оставить ее на три часа в субботу? Пять ведь больше, чем три. Плюс ко всему, быть может, если ей удастся отвоевать право остаться дома сегодня, ей больше никогда не придется проводить еще одну смертельно скучную субботу в магазине отца или, что того хуже, в агентстве недвижимости, где работала мама.

Но даже эта возможность бледнела по сравнению с перспективой провести субботний день в «Секьюрити-сквер», месте, совершенно новом для Хизер. Последние несколько лет Санни боролась за возможность раз в месяц проводить там целый день с друзьями. Ради этого она даже стала подрабатывать няней за семьдесят пять центов в час. Хизер тоже надеялась начать работать, как только ей исполнится двенадцать, то есть на следующей неделе. Старшая сестра часто жаловалась, что ей годами приходилось добиваться определенных привилегий, тогда как младшая получала все гораздо скорее. Ну и что с того? Такова цена прогресса. Хизер не могла вспомнить, где именно услышала эту фразу, поэтому стала выдавать ее за свою собственную. С прогрессом не поспоришь. Если только это не стройка нового шоссе через парк – здесь, конечно, другое дело. Но это все потому, что там живут олени и другие дикие звери. Там была природа – а она куда важнее прогресса.

– Ты можешь пойти сегодня в молл, если возьмешь с собой сестру, – повторил отец, – или оставайся с ней дома. Выбирай.

– А если я останусь дома с Хизер, вы мне заплатите, как за услуги няни? – спросила Санни.

– Члены семьи не берут деньги за помощь друг другу, – ответил глава семейства. – Ты получаешь деньги на карманные расходы вовсе не за выполнение домашних обязанностей. Ты получаешь карманные деньги, потому что мы с твоей мамой понимаем, что тебе нужные личные средства, пусть мы и не всегда одобряем вещи, которые ты покупаешь. Семья – это монолитный организм, работающий как единое целое. Так что нет, ты не получишь денег за то, что будешь сидеть с младшей сестрой. Но я оплачу проезд на автобусе за вас обеих, если вы все-таки решите поехать в молл.

– Офигеть просто! – пробормотала Санни, нарезая ножиком блины.

– Что вы сказали, юная леди? – угрожающим тоном переспросил отец.

– Ничего. Мы с Хизер поедем в молл.

Младшая из сестер была просто в восторге. Отец оплатит проезд! Теперь у нее были дополнительные тридцать пять центов. Небольшая сумма, но это были ее личные тридцать пять центов, которые она могла не тратить, а значит, их можно было положить в копилку. Хизер умела копить, или, как называл это отец, мышковать деньги – он этого не одобрял, но ей было все равно. Уже тридцать девять долларов хранилось у нее в металлической коробке, перевязанной резиночками одной только ей известным образом, так что она сразу бы поняла, если бы кто-то попытался растащить ее запасы. Но Хизер не будет брать эти деньги с собой сегодня, потому что боится, что не сможет избежать соблазна все потратить. Нет, она сначала сравнит цены, узнает, нет ли где распродаж, и только приняв взвешенное решение, стоит ли покупать ту или иную вещь, вернется в магазин с накопленными деньгами. Она никогда не тратила деньги бездумно, как ее сестра. Та, например, прошлой осенью купила вязаный свитер бежевого цвета с красными карманами. После первой же стирки он полинял и покрылся красными пятнами. Санни купила его на какой-то распродаже, так что возврату он не подлежал. Она бы потеряла одиннадцать долларов, если бы мама не пошла с ней в магазин и не устроила там разнос. Санни было так стыдно, что она даже забыла поблагодарить продавца.