– Галло, – сказал он, и она сначала подумала, что это какое-то странное приветствие, и только через секунду поняла, что это сорт вина, которое он принес.

– Придется подождать, пока остынет, – добавил он.

– Угу, – ответила Мириам, хотя и знала способ, как ускорить этот процесс. Нужно положить бутылку в ведерко со льдом и крутить ее там по часовой стрелке сто раз, причем ровно сто, и вуаля – холодное вино. Именно в один из таких моментов, когда Мириам осознала, что вот уже несколько минут стоит и размешивает бутылкой вина лед в ведерке, она решила, что действительно стоит подыскать себе работу. Да, им нужны были деньги, даже очень, но эта проблема была для нее не так насущна, как перспектива превратиться в затюканную домохозяйку, которая сдувает пылинки с детей, пока они обедают после школы и пересказывают все, что произошло с ними за день.

Джефф подошел к ней поближе и взял ее за подбородок. Его рука все еще была холодной после ведерка со льдом, но Мириам даже не вздрогнула и не отшатнулась. Во время поцелуя они больно стукнулись зубами, так что им пришлось немного изменить положение губ, словно они никогда не целовались прежде. Забавно, им удавалось так грациозно заниматься любовью в различных тесных и неудобных местах – в офисном чулане, в общественном туалете, на заднем сиденье его маленького спортивного авто, – зато теперь, когда им было где развернуться, они оказались поразительно неуклюжими.

Мириам хотела забыться, просто отдавшись Джеффу, – и все пошло как по маслу. Это был уже их седьмой раз, но она до сих пор удивлялась, насколько это было здо́рово. Секс с Дэйвом всегда выходил немного мрачноватым, словно он пытался доказать свои феминистские взгляды, сделав его безрадостным для них обоих, засыпая ее тонной серьезных вопросов. Эдакий философский акт любви, думала она про себя. «Что ты чувствуешь? Что, если я сделаю вот так? А если я войду под таким углом?» Если бы она попыталась объяснить это своим подружкам – которых у нее на самом деле и не было, – они бы подумали, что она слишком придирчива и неблагодарна. А Мириам вряд ли смогла бы донести до них, что Дэйв только делает вид, будто его заботит, чтобы ей было хорошо, а в действительности просто пытался сделать все, чтобы она не получила никакого удовольствия. Ему, казалось, всегда было ее немного жаль, а себя он считал подарком, дарованным этой бедной девочке с севера, которую он приютил.

Джефф перевернул ее, и она вцепилась в изголовье привинченной к полу кровати. Он крепко обхватил ее и вошел сзади. В этом для Мириам не было ничего нового – Дэйв тоже старательно изучал «Камасутру», – но Джефф был молчалив, а его действия преисполнены уверенности, и это было для нее в новинку. По словам Дэйва, так уж сложилось физиологически – да, Дэйв всегда объяснял ей ее собственную анатомию, – что она не может испытывать оргазм, однако с Джеффом это происходило регулярно. Правда, не сейчас. По крайней мере, не прямо сейчас. Впереди у них был целый день, поэтому они не торопились. Или старались не торопиться.

Когда Мириам только устроилась на работу, она и не думала о любовных романах на стороне или даже о безобидном флирте. Нет, секс был для нее не особо важен, по крайней мере, так она думала, выходя замуж за Дэйва. Ее сексуальный опыт был на тот момент несколько ограничен – так диктовали нравы того времени. Хотя, скорее, даже не столько нравы, сколько возможные результаты: средств защиты было не так много, а растить детей в одиночку было не так просто. И все же, когда Мириам познакомилась с Дэйвом, она уже не была девственницей. Ради бога нет, ей ведь было двадцать два, и у нее уже были отношения с парнем из колледжа, и у них в этом плане все было просто замечательно. Умопомрачительный секс, как говорят теперь, но ее ум действительно помрачился после того, как жених внезапно исчез, ничего ей не объяснив и осуществив тем самым суровые пророчества ее матери насчет коровы и молока задаром.

Врачи сказали, что у нее случился нервный срыв, и Мириам всегда считала, что этот термин идеально отражал происходящее. Вся ее нервная система словно в один миг перестала функционировать. Ее будто парализовало, а все основные функции организма, ответственные за сон, питание и естественную нужду, дали сбой. Первую неделю она могла спать не больше четырех часов в сутки и почти ничего не ела. Вторую поднималась с постели, только чтобы набрать себе тонну еды, причем тянуло ее на странные сочетания, будто она была беременна: тесто для шоколадного печенья, яйцо всмятку с мороженым, морковь с патокой… В конце концов она бросила учебу и вернулась домой в Оттаву. Родители расценивали все ее проблемы как прямое следствие несерьезного обращения не столько по отношению к молодому человеку, который им, кстати, даже нравился, сколько к самим Соединенным Штатам. Они почему-то не одобряли решение Мириам учиться там. Скорее всего, они просто подозревали, что это был первый шаг в ее плане покинуть Канаду, а за компанию и родительский дом.

Джефф повалил Мириам на кровать. Он не сказал ни слова после своего «Придется подождать, пока остынет» и даже ни разу не застонал. Затем он перевернул ее, причем так ловко и быстро, будто она была блином на сковородке, и спрятал лицо между ее ног. Мириам этого немного стеснялась и в этом тоже винила Дэйва. «Ты ведь еврейка, верно? – спросил Дэйв после того, как они в первый раз это попробовали. – Ну, в смысле, ты не соблюдаешь всякие ритуалы, но это ведь часть твоей культуры, да?» Пораженная его словами, она смогла только кивнуть. «Так вот, от миквы[11] есть своя польза. Мне, конечно, многое в вашей религии не нравится, но омовение после менструации никому не повредит».

В Дэйве до сих пор сохранились пережитки антисемитизма, хотя он всегда настаивал на том, что его предубеждения связаны не с религией, а с делением общества на классы. Якобы такова реакция бедняка, оказавшегося в районе, где жили одни богачи. После этих слов Мириам, конечно, не стала купаться в молоке, но превратилась в заядлую потребительницу различных спреев и других средств женской гигиены. Затем она прочитала статью, в которой говорилось, что вся эта индустрия – сплошной бред, еще один маркетинговый ход, предлагающий решить проблему, которой не существует. Тем не менее она так и не оправилась от мысли, что у нее был ржавый и металлический вкус крови. Но даже если и так, Джеффа это явно не волновало. Он, как оказалось, был воплощением всего, что ненавидел Дэйв: зажиточный житель Пайксвилля, член еврейской общины, обладатель загородного дома и трех избалованных, непослушных детей. И это была не шутка. Мириам виделась с его детьми в офисе: они были просто отвратительны. Но она выбрала Джеффа не из-за того, что в нем так точно было подобрано все ненавистное Дэйву. Она выбрала его – если подобное решение вообще можно назвать выбором – потому, что он сам подошел к ней, и потому, что он хотел ее, а ей оказалось настолько приятно быть желанной, что она даже не смогла представить, как сказать ему «нет».

Сегодняшняя встреча с ним была рискованной. Их супруги ведь не идиоты! По крайней мере, ее муж не идиот. Завтра, когда Дэйв развернет воскресную газету, он может заметить отсутствие колонки с объявлениями о продаже недвижимости. Пасха ведь уже была, и ему может показаться интересным, зачем это Мириам поехала на работу в выходной, когда там и делать-то нечего. Вообще весь их роман с Джеффом был рискованным, потому что оба они не хотели разрушать свои отношения с супругами или, того хуже, разводиться. Джефф-то уж точно этого не хотел. А Мириам не знала, чего хочет, не знала, что делать.