с делегацией едет. Он не офицер.

Так решили и приговорили. Самого доктора не спросили.

— Собирайся Иван Иванович в Париж…

Ага, собирался уже я. В Петроград.

Командир полка на всё это только рукой махнул. Вроде и командир он, а сейчас — непонятно кто в солдатских глазах. У них — комитет. Свой. Солдатский.

— Поезжайте, Иван Иванович. Нас сейчас не на фронт, а в лагерь Ля-Куртин переводят. Вопрос о земле — не шуточный. Надо солдат успокоить. Дело до плохого может дойти.

Французы в настоящий момент к русским весьма настороженно относятся. Они, русские, своего императора скинули. Неизвестно, что ещё могут такого отмочить. Вон их сколько здесь тысяч. Все при винтовках, пулеметах и пушках.

Командир полка тоже, как и солдатский комитет, ничего про землю не знал. Адрес Французской Главной Квартиры он мне на листочке написал и вручил.

В очередной раз я красоте местного письма от руки подивился. Буковки вывел командир полка одна к одной, вроде и мелочь, а приятно.

Глава 21 Вот так встреча!

Париж…

Как много в этом слове для сердца русского…

Во, уже стихами я заговорил.

К чему бы?

В Париже я, как и многие, побывать хотел. И дома, когда в школе и институте учился, и здесь тоже.

Ничего плохого в этом нет.

Князь Александр Владимирович, ещё когда мы в японском плену были, не раз мне про Париж рассказывал. Париж — то, Париж — сё…

Нет, для князюшки свет клином на этом городе не сошелся, но он о посещениях Парижа вспоминал с удовольствием. С кем там виделся, что в столице Франции с ним приключалось.

— Побывай в Париже, Иван, не пожалеешь.

Так мне Александр Владимирович не раз говаривал. Ещё и подмигивал весело при этом.

Вот сейчас и побываю, вернее — уже в него въезжаю с делегацией от солдатского комитета. Проездные документы нам оформили, даже с фотографиями. Время военное, а потому порядок должен быть.

Париж…

Ну, Париж и Париж.

Город и город.

На улицах можно и почище убирать. Наши петербургские дворники, пожалуй, постарательнее будут.

Народ ходит в масках. Не все. Больше — чистая публика. Пролетариат испанку игнорирует.

Нас, русских солдат, узнают. Тут, во Франции, почтовые карточки с изображениями воинов Русского экспедиционного корпуса массовыми тиражами выпускают и на всех углах их продают. Ну, со всеми углами, это не верно, но их в продаже довольно много.

Есть карточки — как мы в Марсель прибыли, как в тренировочном лагере к боям готовились, про наш быт и героические будни на фронте. На многих — Сабанцев, наш знаменщик, со знаменем. Повезло вятскому мужику — на весь мир он прославился. Открытки с его изображением сейчас популярны.

Язык, он до Киева доведёт.

Ну, до Киева нам не надо. Другое место окончания маршрута делегацию солдатского комитета интересует.

Я спрашиваю парижан, мне отвечают, а делегаты-солдаты за мной идут. Кстати, женщины тут страшненькие, наши — красивее.

Притихли солдаты как-то, в лагере бойчее были.

— Во, тут вроде проходили, — это один из участвовавших в парижском параде знакомое место увидел.

— Точно, точно, — присоединился к нему второй. — Памятник и площадь эту помню.

К обеду нашли мы и дом, где представители Временного правительства в Париже расположились. Честно сказать — не халупка. Вот куда народные денежки-то идут…

Хоть сейчас у нас свобода и равенство, но нижних чинов дальше порога не пустили. Они побурчали, друг на друга попереглядывались.

Я один был в коридоры власти допущен.

Принял меня поручик, хоть по возрасту ему пора и капитаном минимум быть.

— Гумилев, Николай Степанович, — так он мне представился.

Ну, ещё один. Такой же, как и я штатский в погонах.

Настоящий офицер так представляться не будет.

— Воробьев Иван Иванович, старший врач полка.

Гумилев, Гумилев…

Что-то фамилия мне больно знакомая. Ещё и Николай.

Так, так, так…

На лицо — где-то я его мельком видел.

Не у князя ли?

Точно! Присутствовал я как-то у него, так скажем, на литературном вечере. Александр Владимирович художественному слову был не чужд, со многими поэтами и писателями довольно близко знаком. Когда я ещё дома находился, большинство из них в классиках числились. Тут пока они в таковых не значились, но были известны. Князь им время от времени денежкой помогал — талантам это нужно. Гумилев в гостях тогда у князя и был.

Этот Гумилев ещё и путешественник. Африка его привлекает.

Как дуэлянт к тому же он известен. Стрелялся Гумилев с Волошиным. Причем, не просто так, а на кремневых гладкоствольных пистолетах пушкинского времени. Место они тоже выбрали знаковое — на Черной речке.

Гумилев вверх выстрелил, а Волошин — два раза попытался Гумилева застрелить, но оба раза осечки случились.

Оба живы и невредимы остались, однако, новость о дуэли попала во все столичные газеты и журналы…

— Мы представлены. Помните, у князя Александра Владимировича?

Гумилев лоб наморщил… Улыбнулся.

— Извините…

Понятное дело. Это я его помню, а ему, что, всех-то в голове держать.

Так, что, вату-то катать…

Я изложил суть своего вопроса.

— Даже не слышал о таком… — Гумилев потёр пальцем щёку. — Позвольте, я уточню.

— Конечно, конечно, — не стал возражать я.

Поручик вышел из кабинета. Не было его минут пятнадцать.

— Я уточнил — не делят землю.

Был он даже несколько запыхавшись. Или, может, с лёгкими у него не всё хорошо?

— Мне бы бумагу об этом для солдатского комитета.

Гумилев улыбнулся. Кстати, улыбается он хорошо.

— Сейчас.

Вскоре написана была мне и бумага. Даже печатью заверена.

— Чаю не хотите? — предложил мне Гумилев.

Я не отказался. Когда ещё такой случай будет, а солдаты — подождут.

За чаем и разговор у нас завязался. Я-то в Париж при всём параде прибыл, при наградах. Даже свой солдатский Георгиевский крест не забыл. Оказалось, у Гумилева два таких имеется — четвертой и третьей степени. А воспалением лёгких он, точно, переболел. Причем, тяжело. Случилось это, когда он в гусарском полку служил.

Глава 22 Аннамиты

Уезжала наша делегация в Париж из одного места, а возвратится мы должны были в другое. В лагерь Ля-Куртин.

Из Парижа для успокоения солдатских душ я телеграфировал в полк. Не делят де в России никакую землю. Ещё сообщил, что члены нашей делегации решили в столице Франции немного задержаться. Остановились там-то и там-то, это и будет наше временное местопребывание. Дней на несколько.

Денег у солдат из делегации было много, а в Париже когда ещё удастся побывать… Русский рядовой на французском фронте, вместе с суточными, получал в месяц пятьдесят франков. Французский солдат — семь с половиной. Сам я тоже не был деньгами обижен — почти две тысячи франков мне в месяц капало. Причем, это уже на всём готовеньком. Даже квас у нас казенный был.

Я общему решению остаться чуть-чуть в столице Франции не особо и сопротивлялся. На фронт нас пока не отправляли, а тут всё лучше, чем в лагере.

Проездные документы у делегации были на месяц вперёд выписаны. Весьма серьезные и подробные. О разрешении перемещения по внутренним зонам Франции. Передвижение каждому из делегатов разрешалось на велосипеде, трамвае, судах и по железной дороге. Во как…

Указывались в документах и личные данные, а так же кроме того — какую человек носит прическу, наличие бороды и особых примет.

Насчёт велосипедов. До войны многие наши солдаты их только издали видели. Тут же — освоили. Французы нам выдали много велосипедов — для посыльных и прочего употребления. Нижние чины их быстро и по назначению начали использовать — не дурнее же они паровоза.

Члены делегации устроили себе гастрономический, а большей частью — дегустационный тур по питейным заведениям. Тут знания языка не требовалось, сильно умничать не надо было. Достаточно просто пальцем показать. Потом, после стаканчика-другого, семантические барьеры совсем падали. Всем всё понятным становилось.

Я нижним чинам компанию не составил. Сначала отоспался, затем по антикварным лавочкам прошелся. Ничего не покупал, так — глаза свои радовал. Что-то приобретать мне не было смысла, мне бы своих золотых зверьков сохранить.

Гулял, гулял и немного заблудился. Города-то я не знаю. Судя по зданиям, в сторону от центра куда-то забрел.

Встречные прохожие как-то немного неприязненно на меня стали посматривать. Странно, я им ничего плохого не делал.

Мусора под ногами прибавилось. Даже пару крыс я на мостовой заметил. Вот тебе и Париж…

Стены домов все какие-то облезлые, попахивает не сильно приятно.

Про людей и говорить нечего. Как и сказать? В общем — грязноватые они какие-то. Неумытые.

Ещё князь