стояла у него на столе в отдельном ящичке, отведенном для особо важных дел. Вообще-то в городе всегда одновременно ведется работа по десяткам дел, но буква «К» свидетельствовала об особом внимании руководства к розыску родителей Нины и семьи Иванова.

Иванов и Курилов сидели у стола и рассматривали какие-то выцветшие фотографии. Когда я вошел в кабинет, Иванов протянул мне одну из них и сказал улыбаясь:

— Отличная выправка у вашего начальника, не правда ли?

На фотографии был изображен в пилотке, гимнастерке с петлицами, со скаткой через плечо и с винтовкой в руках Петр Севастьянович Курилов, лет на пятнадцать моложе и все-таки почти такой же, как сейчас...

А потом я подвез на служебной машине полковника Иванова к поезду. По дороге Юрий Георгиевич сказал мне, что он потерял надежду найти жену. Если бы она была жива, она бы сама нашла его. С этим трудно было, конечно, спорить, и я не стал утешать его и говорить о несбыточных надеждах. Я только спросил, откуда он и его тесть узнали, что Елена Модестовна и Нина погибли.

— Об этом Модесту Ивановичу, когда он вернулся с фронта, рассказал один знакомый. Он сам якобы видел, как Лена погибла в автомобильной аварии и ее, уже мертвую, увозила машина скорой помощи. Улица была оцеплена, Нину он не видел вообще. Все остальное — уже домыслы и худшие предположения. И все-таки хочется верить, что Нина жива. Правда, как ее найти — я просто не представляю...

— Если она жива, Юрий Георгиевич, — сказал я убежденно, — мы обязательно ее найдем.

Иванов печально улыбнулся и в знак благодарности сжал мою руку. Когда мы уже были на аэродроме, я вспомнил про медальон.

— Медальон принадлежал моей жене, — подтвердил полковник. — Могу объяснить вам даже, почему там поцарапана фамилия. Однажды его украли, и вор боялся, что фамилия будет дополнительной уликой. Но потом его поймали, и он признался, что украл медальон. Вор-то был из нашего дома. Но как медальон попал к этой бедной девочке, ума не приложу. Кстати, где она? Какова ее судьба?

— Она помирилась с родителями, — сказал я. — И теперь снова в семье Крамаренко. Да, вот еще что, Юрий Георгиевич! Я давно хотел задать вам один вопрос. Ведь вы расстались с дочерью, когда ей было чуть больше восьми месяцев. Как же сейчас, после того, как прошло четырнадцать лет, вы так уверенно, с одного взгляда на Нину, заявили, что это не ваша дочь?

— Месяцев в семь Ниночка упала с дивана, и на подбородке у нее остался шрам. Почти незаметный. Но мы с женой хорошо знали его... Ну, всего хорошего. Так я надеюсь на вас, очень надеюсь, — сказал мне, прощаясь, Юрий Георгиевич.

10

Курилов приказал мне составить новый план оперативно-розыскных мероприятий и дать на утверждение лично ему. Собственно говоря, мысленно я уже составил план своих дальнейших действий, но переносить его со всеми мельчайшими подробностями на бумагу — всегда было для меня сущим наказанием. Однако приказ есть приказ, и я подчинился. Правда, я не проставил сроков выполнения, считая, что лучше меня это сделает сам Петр Севастьянович. Составление плана помогло мне сосредоточиться и более четко проанализировать обстановку. Да и работу мою таким образом было легче контролировать. И, честное слово, я сам этого хотел.

Итак, я еще раз подытожил все данные, которыми мы располагали.

Полковник Иванов много лет безуспешно ищет свою дочь. Никакой уверенности в том, что она жива, у него нет. Но зато он твердо и, к сожалению, с полным основанием убежден в смерти своей жены. Если бы она была жива, она бы его разыскала. К тому же имелся свидетель ее смерти.

С другой стороны, в домоуправлении есть запись о том, что Елена Модестовна с дочерью эвакуировались из Ленинграда в августе сорок первого года. Другими сведениями о семье Ивановых ни мы, ни сам Юрий Георгиевич не располагали. Правда, существует еще фамильный медальон. Он принадлежит Нине, которая к семье Ивановых не имеет никакого отношения. Чья же дочь Нина? Почему за столько лет ее родители не нашли ее? Я не допускал мысли о том, что, если они живы, они ее не ищут. Кто-кто, а я-то уж знал, как упорно, я бы даже сказал безнадежно, ищут родители своих пропавших детей, а дети — родителей! Мне приходилось сталкиваться в своей еще не слишком богатой практике со случаями, когда смерть разыскиваемых лиц была установлена документально, свидетельство о смерти заверено печатью, а свидетельские показания не вызывали ни малейшего сомнения, — и тем не менее заявители не верили нам, надеялись на счастливую ошибку и продолжали писать, настаивали на дальнейшем розыске и искали сами. Но Нина своими родственниками найдена не была.

Планируя дальнейшие розыскные мероприятия, я исходил из того, что в розыске была допущена какая-то ошибка, избрано неверное направление, неправильно определен объем работы. Если я ошибался в этом своем предположении, то почему родители не искали Нину?

Конечно, они могли погибнуть. Это было единственно возможным объяснением тому, что девочку до сих пор не нашли. Со слов Сметаниной было известно, что Нину в райисполком привела старушка, которая рассказала об отставшей от поезда матери девочки. Пусть несколько лет мать была в местах, занятых немцами. Но должна же была она хотя бы и через несколько лет разыскивать дочь через милицию или Красный Крест. И, что вполне вероятно, такое заявление могло поступить и в Ленинград, даже скорее всего в Ленинград, где мать жила до эвакуации. Я очень надеялся, что, разыскав родителей Нины, я смогу что-то сделать и для полковника Иванова. Ведь медальон все же как-то связывал оба эти дела.

Итак, по моим расчетам, где-то должен был храниться запрос, а может быть, и запросы, связанные с судьбой потерянной во время войны девочки, которую звали Нина. Я должен был «проехать» по всем местам, где прошел в сорок первом году поезд, от Ленинграда до того места, где с поезда сняли Нину. Для этого, по самым скромным подсчетам, нужно было сделать запросы в 14 Управлений милиции с просьбой разыскать архивные или ведущиеся в данный момент розыскные дела из группы «потерявших связь с родственниками». И прежде всего необходимо было связаться с Ленинградом.

Я попытался представить себе Нину 14 лет назад, чтобы возможно более точно описать ее в запросах, которые собирался делать. Мне очень не хотелось снова