наносить визит семье Крамаренко, но это было необходимо для пользы дела. Нина вернулась к ним. Я сам способствовал этому. Но я сомневался в том, что ее возвращение изменило отношение к нам доктора Крамаренко. Все наши усилия наверняка рассматривались им как попытка лишить их дочери. При этом шансы на успешный розыск настоящих родителей девочки были ничтожны, если вообще не безнадежны, по крайней мере с его точки зрения.

Как и в первый раз, Крамаренко принял меня спокойно, корректно и до холодности сдержанно. Нины дома не было, а жена старалась на меня не смотреть. Подробно, обстоятельно я рассказал им все перипетии розыска: о полковнике Иванове, Елене Модестовне и Модесте Ивановиче Поладьеве. А потом я попросил их описать внешность маленькой Нины. Под каким-то довольно наивным предлогом Крамаренко позвал жену в коридор и после непродолжительного совещания вернулся обратно с двумя фотографиями.

— Здесь Нине приблизительно четыре года, — сказал он. — Мы нашли фотографии совсем недавно, во время уборки. Поэтому я не дал их вам тогда, после нашей первой встречи. Когда они вам будут не нужны, верните их обратно, пожалуйста.

Я был уверен, что Крамаренко специально искали эти фотографии, но сделал вид, что верю им.

Дополнив приметами свои запросы и получив в НТО Управления милиции копии фотографий, я сдал все документы в экспедицию, а фотографии отправил заказным письмом Крамаренко. Теперь оставалось только ждать ответы на запросы, и они начали поступать уже через месяц. Однако ничего полезного из них мы для себя почерпнуть не могли.

С профессиональной точки зрения, как справедливо заметила Вера Николаевна Ганина, розыск матери Нины был весьма необычен для практики подобных дел. Как правило, заявитель обращается с просьбой разыскать того или иного человека, и этого человека ищут сотрудники милиции. В данном же случае мы искали самого заявителя. Конечно, это усложняло наши поиски, и все-таки основная трудность заключалась в объеме работы.

Приблизительно я представлял себе этот объем. Меня беспокоили главным образом архивные материалы. Действующие розыскные дела все время на глазах, все время в памяти оперативных работников, и розыск любого заявления среди таких дел особых трудностей не представляет, вот архивы более чем десятилетней давности — это совсем другое дело. Во-первых, я не был убежден в том, что они сохранились в полном объеме, а если и сохранились, то малейшая невнимательность сотрудника, разыскивающего нужный нам документ в сотнях, тысячах папок, мог свести на нет всю мою работу и работу моих товарищей. Но сделать тут все равно ничего было нельзя, не мог же я сам лично просмотреть все папки. К тому же у меня не было никаких оснований обвинять в недобросовестности никого из моих коллег. Другое дело, если из-за войны или каких-нибудь других причин архивные дела где-нибудь из четырнадцати Управлений милиции вообще не сохранились.

Как бы там ни было, я постепенно получил ответы на все свои запросы. Все эти ответы были похожи по форме и абсолютно идентичны по существу:

«На Ваш исходящий номер такой-то сообщаем, что произведенной проверкой заявление лиц, разыскивающих по указанным приметам девочку, не установлено». Единственный город, который пока не дал ответа, был Ленинград. Но я и не надеялся так быстро получить оттуда ответ. Всеми своими огорчениями и волнениями я поделился с Колей Сазоновым. В разговоре со мной он не меньше двух десятков раз сказал: «А что, если...» Все это были весьма разумные предположения, но они никак не улучшили моего настроения, потому что его «если» главным образом предполагали, что родителей Нины нет в живых. И все-таки в конце разговора он вдруг сказал:

— Иди к Петру Севастьяновичу и снова проси командировку в Ленинград. Если мать Нины жива и если она искала свою дочь, то особенно внимательно нужно посмотреть архивы Ленинградской милиции. Поезд был ленинградский, мать Нины и она сама почти наверняка жили до войны в Ленинграде. Об этом же свидетельствует и медальон Ивановых. В том, что Ивановы — коренные ленинградцы, ты уже убедился. Кроме того, из Ленинграда еще не пришел ответ на твой запрос и не скоро придет, если учесть количество архивных дел в таком огромном городе.

Это был дельный совет, и я им немедленно воспользовался.

Курилов дал мне на Ленинград всего неделю, но я был рад и этому.

В паспортном отделе Управления Ленинградской милиции меня встретили очень приветливо. Начальник отдела сказал мне, что они занимаются запросом из Энска, но пока ничего не нашли. Потом он представил меня пожилому капитану со значком заслуженного работника МВД на кителе. Уже через десять минут беседы с ним я понял, что у себя в Энске мы не могли даже представить себе, какую гору материала необходимо просмотреть и изучить. Капитан очень быстро и убедительно доказал мне, что, если я попытаюсь лично перелистать все архивные розыскные дела хотя бы за последние десять лет, мне понадобится не семь дней, и даже не семь месяцев, а семь лет.

— Быть может, — сказал мне еще капитан, — интересующее вас дело сейчас находится в производстве, но более точно я буду это знать, как только получу ответы из всех районных отделов милиции Ленинграда.

Капитан взялся за телефонную трубку, а я отправился в архив и стал смотреть первую пачку дел за 1943 год.

Через два часа в архив пришел капитан и, немного посидев рядом со мной, сказал, что при таких темпах работы мне, пожалуй, не хватит и семи лет. Просматривая дела, нужно выработать в себе некий автоматизм: розыск женщины — дело в сторону, мужчины, мальчика — тоже в сторону.

— И не зачитываться, — добавил он, — хотя каждое дело здесь — это потрясающий документ, история целой жизни, а чаще всего, и не одной. Кстати, я сейчас еще раз уточнил по телефону — в производстве интересующее вас дело не числится. А работать мы с вами будем так. Начальник отдела дает мне в помощь еще четырех сотрудников, вызванных им из районов. Каждый будет просматривать все дела за два года: вы — 1945-1946, я — 1943-1944 и т. д. до достижения успеха. Смотреть будем, разумеется, только те дела, где разыскиваемые лица не установлены.

И все-таки, несмотря на опыт и организаторские способности капитана, розыск действительно мог продолжаться до бесконечности, если бы нам не повезло.

Во всяком деле необходимо «немножко счастья», как любит говорить моя мама. Правда, Петр Севастьянович, услышав это от меня однажды, добавил: «Везет только тем, кто этого заслуживает».