подобно послушному скоту шли под нож. Теперь за них было кому заступиться. И вот к этим людям решил поехать муж. Это было правильно, ибо здесь они находились под ударом. Не дай Всевышний кто-то узнает о том, кто эти найденыши…

Зеев поверил жене. После встречи с этими двумя, он уже верил во что угодно. Поэтому уложив в машину их одежду, уже выстиранную заботливыми женщинами, раввин отправился в посольство Страны, находившееся не так далеко. На первый взгляд, вокруг синагоги все было спокойно, поэтому Зеев отправился со спокойным сердцем. Он не знал, что Гарри и Гермиона объявлены мертвыми, поэтому им в данный момент никто не угрожает.

Наверное, именно поэтому дорога прошла спокойно, охранник посольства так же спокойно поднял шлагбаум, узнав хорошо известную ему машину раввина. Вопросами на тему, что ребе понадобилось в посольстве, он не задавался. А Зеев поставив машину на парковку, прихватил с сидения целлофановый пакет с одеждой детей, отправившись затем к военному атташе, исполнявшему не только эти функции.

— Зеев? — удивился сотрудник посольства. — Какими судьбами?

— Здравствуй, Лима, — устало ответил ему раввин. — Слушай меня, дело непростое.

— Так, — насторожился атташе. — Что случилось?

— Случилось… Вчера на дороге я встретил двоих подростков, — проговорил Зеев. — Они были очень худыми. Ингеле искал съестное в мусорке, а мэйделе сидела на земле.

— Это очень печально, конечно, — Шулим криво ухмыльнулся. — Но ты бы не приехал сюда ради двух бродяг.

— У них на руках татуировки, — продолжил раввин, — я привез тебе то, что было на них надето.

Шулим комментировать не стал, отметив, что Зеев вряд ли стал говорит о простых татуировках. Из яркого пакета на свет появилось платье грубого сукна и не самая новая полосатая куртка. Но не это удивило сотрудника посольства, а номера на одежде, и… нашитые звезды. Их Шулим знал, это называлось «винкель».

— Номера совпадают? — спросил он, чтобы хоть что-то спросить, потому что то, что лежало перед сотрудником посольства, в конце двадцатого века существовать просто не могло. — Сейчас гляну, что это за номера.

— Посмотри еще этот, — Зеев протянул ему номер, который продиктовал ему Гарри. — Звали его Леви, и парень на него через слово ссылается.

— Вот как… — ошарашенно произнес Шулим. — Сейчас я музей запрошу, подожди пару минут.

— Это еще не конец истории, — предупредил раввин, на что быстро вышедший из комнаты мужчина только кивнул.

Для начала надо было запросить музей Катастрофы и выяснить, чьи это номера. От этого зависела достоверность рассказа. Шулим помнил, что некоторое время на узников вели учетные карты, в которых была фотография. В случае, если они сохранились, вполне можно было идентифицировать. Спустя час загудел факс. Имен носителей номера не сохранилось, такое бывало, конечно, а вот фотография сохранились. Это была фотография сильно испуганной девушки, что читалось по ее глазам, вполне пригодная для идентификации.

— Вот смотри, — сотрудник посольства положил лист бумаги перед Зеевом. — Похожа?

— Ну сейчас она больше на скелет смахивает, но так — одно лицо, — ответил раввин. — Нашел?

— Имена их по какой-то причине не фиксировались, но такое бывало, — кивнул Шулим. — Леви мы тоже нашли, но он уже, к сожалению… Леви Коэн, написал книгу воспоминаний, так что парня, считай, тоже идентифицировали. У него же зеленые глаза?

— Да, Лима, — кивнул Зеев. — Но это не все. Ты знаешь о так называемом Мире Магии?

Глава 7

Гермионе было страшно. Опять от нее ничего не зависело, вокруг были люди, которые могли сделать с ней что угодно. Только Гарри, с которым девушка отказывалась расставаться даже на минуту, оставался островком безопасности. Поэтому Гермиона вцепилась в юношу. А для Гарри существовала только она, во многом благодаря Леви. В лагере было очень важно иметь цель в жизни. Такой целью для юноши стало спасение и защита девушки.

— Что теперь будет? — поинтересовалась Гермиона у Гарри.

— Теперь нас будут кормить, пока мы не будет в состоянии носить свой вес, — улыбнулся юноша, подслушавший разговор, когда Рива думала, что он спит. — А потом — узнаем.

— Хорошо, что ты есть, — вздохнула девушка.

— Хорошо, что ты есть, — эхом откликнулся Гарри, прижимая к себе Гермиону. — А лагерь закончился… Больше нет эсэс… Только представь, мы есть, а их нет!

— Не верится даже, — Гермиона устало прикрыла глаза. От обилия новых впечатлений и пьянящей безопасности, девушка очень быстро утомлялась. Юноша тоже, но Гарри научился держать себя в руках, потому заботился о Гермионе. — А давай ты мне расскажешь… о нашем народе?

Ее назвали еврейкой, ее хотели убить за это, ее избивали за это… И, наконец, спасли. Гермиона верила, что спасли, потому что она стала еврейкой в Освенциме. Не важно, была ли она ею раньше, но лагерь ее сделал такой. И теперь девушке было интересно, чем же так выделяется теперь уже ее народ, что его хотели истребить.

— Ну, слушай, — улыбнулся Гарри. — Леви говорил, что евреем может стать каждый.

Гермиона слушала рассказ юноши, затаив дыхание, а находившаяся в той же комнате Сара, понимала, что мальчика учил настоящий праведник, сделав и Гарри таковым. Слушать, с каким жаром ингеле рассказывает о рабстве и Исходе. О причинах его, о том, что было потом… Слушая о том, что люди шли сорок лет для того, чтобы войти в новую землю свободными, Гермиона даже представить не могла.

Девушка, приоткрыв рот, слушала рассказ своего Гарри. И снова возвращалась в своей памяти в лагерь. Она понимала, что выпавшие на их долю испытания были лишь отголоском, ведь обоим просто повезло. Очень сильно повезло, как понимала теперь Гермиона.

— Скольких еще убили эсэс… — всхлипнула девушка, вспоминая детские вещи. И тут Ида сказала, сколько.

В спальню вступил незнакомый мужчина, заставив Гермиону сначала сжаться с ужасом посмотрев на незнакомца, но Гарри только улыбнулся, поглаживая девушку по голове и тем успокаивая ее.

— Это не эсэс, — сделал он вывод, еще раз осмотрев гостя.

— Меня зовут Шулим, — представился гость. — Я атташе посольства Израиля. Мне нужно с вами поговорить.

— Присаживайтесь, — пригласил Гарри. Он говорил на идише. Спотыкаясь, ошибаясь в произношении, но упорно говорил на том языке, которому его учил