— И его убили? — поняла Рива, а ингеле только кивнул.

— А потом была селекция, — продолжил он. — Так называется, когда одних в лагерь, а других — в «красный дом».

— Красный дом? — не поняла женщина, хоть и догадывалась — историю она знала.

— Крематорий и газовые камеры… — неживым голосом откликнулась девочка. — Гарри! А почему детские головы… — Рива замерла, забыв, как дышать.

— Пепел послали разгребать, — понимающе кивнул Гарри. — Леви говорил, что в голове ребенка воды больше, поэтому они почти нетронутые были.

Ребецин почувствовала головокружение — просто попытавшись представить то, о чем говорили эти двое, она чуть не упала в обморок. Просто представить это было для нее невозможно, а ведь и девочка, и мальчик это видели своими глазами. Видели и не сошли с ума! Порывисто обняв подростков, женщина всхлипнула.

— Ну вот, а потом… Что было с Гермионой, я не знаю, — он помолчал. — Но однажды Леви пришел и сказал, что в субботу нас всех.

— Меня хотели в пуф перевести, я не хотела, но Мария… — Гермиона очень горько заплакала. Гарри прижал девушку к себе.

— Если бы она отказалась, то просто убили бы и все, — объяснил юноша. — Та женщина могла думать, что спасает жизнь Гермионе.

— Да, она так говорила… — сквозь слезы кивнула девушка. — Били каждый день…

— Но кто-то хотел убить Гермиону, так Леви сказал, — продолжил Гарри. — Мы решили бежать и спасти ее.

— Это была ловушка… — проговорила плачущая девушка. — Они спустили собак, но мы как-то убежали, вернувшись.

Рива представляла перед внутренним взором все, о чем говорили эти двое, понимая, что даже представить это невозможно. Тот, кто научил Гарри вере, кто заставил жить парня, этот неведомый Леви, был, скорее всего, загрызен собаками, а подростки вернулись домой. Домой, где у девочки были мама и папа, вот только поймут ли они друг друга? Примут ли?

Под очень старую колыбельную засыпали настрадавшиеся подростки, а ребецин все не могла понять, что ей делать. Враги у детей были могущественными, а из друзей, получалось, только лондонская еврейская община. Все-таки, этот неведомый Леви был настоящим праведником, сделав очень большое дело — он спас этого ингеле и его мэйделе. Девочку, которая была очень важной для него самого. Теперь Рива многое понимала, решив поговорить с мужем.

Ночью отчаянный крик девочки прорезал тишину спальни. Ребецин кинулась к отталкивающей что-то девочке, обнимая ее, пытаясь добудиться. Мальчик не кричал, он скулил. Во сне скулил так тихо, но пронзительно, что слезы сами наворачивались на глаза. Всю ночь Рива не могла сомкнуть глаза, успокаивая, будя и уговаривая этих двоих. И даже, если бы она не знала, что все рассказанное ими правда, просто слушая подробности ночных кошмаров этих двоих, Рива понимала… Все понимала эта женщина.

Утром измученные кошмарами дети попытались вскочить, но были остановлены женщинами, отправившими ребецин спать. Они сами пришли в синагогу, чтобы помочь с найденышами. С теми, кто видел Катастрофу своими глазами.

— Лежите, лежите, куда вы? — остановила вскинувшегося Гарри пожилая Ида.

— Апель! — воскликнул юноша. — Надо быстро! Пропустим! Гермиона!

— Тише, тише… — Ида знала, что такое «апель». — Нет больше лагеря, нет апельплаца, вы дома, дети.

— Барух Ата Адонай… — выдохнул Гарри, падая обратно в кровать. Гермиона обняла его, закрыв глаза.

— Кажется, что сейчас проснемся, а там… — пожаловалась она Иде.

— Ох, дети… — покачала головой пожилая женщина. — Полежите пока, я вам принесу воду для омовения и поесть.

— Спасибо, — прошептал Гарри. — А можно мне обратно берет, а то Леви говорил, что нельзя с непокрытой головой?

Приподняв голову мальчика, вторая женщина по имени Сара, надела ему кипу. Черную шапочку, расшитую черным же бисером. Сара понимала, отчего Гарри об этом спросил, ведь для него слово того, кто спас его, было очень важным. Но сейчас детей надо было умыть и покормить, а вот вставать им пока запретил доктор — кости могли быть ломкими, что в положении этих двоих было очень опасным. И прежде всего — психологически, ибо лагерь все еще жил в них.

***

— Муж мой, нам надо поговорить, — Рива решила объяснить Зееву, в какой сложной ситуации она все находятся. — Это очень важно, хоть и невероятно.

— Более невероятно, чем дети из Освенцима? — усмехнулся раввин, пригласив жену в кабинет. — Ну, давай поговорим.

— Вместе с нашим миром существует Мир Магии, — заговорила ребецин, останавливая жестом желавшего что-то сказать мужа. — Это не сказка, а если и сказка, то очень страшная.

— Хорошо, молчу, — произнес Зеев.

— Этот мир прячется от людей, — сообщила ему Рива, — но вот наши найденыши — они попали в Освенцим, возвращаясь из школы на поезде. И Гермиона, и Гарри родились в наше время, только родители есть у девочки, правда, она их боится.

— Интересно, — согласился Зеев.

А вот дальше он услышал о том, почему Мир Магии не сказка. И о детстве ингеле, в котором прослеживался такой же лагерь, и о том, что с ним делали потом. Зеев был начитанным, отлично понимая подоплеку. Стоило Риве заговорить о Пожирателях и их вожде, как раввин задумался, вспомнив о нападениях. Теперь понятна была вялость полиции — у них, скорей всего, был договор, а это значило…

— Значит, все эти нападения и непонятные смерти — это они? — поднял взгляд на жену раввин. — И мы ничего не можем им противопоставить…

— Мы с тобой — не можем, — покачала головой Рива. — Нам могут стереть память, а детей украсть, чтобы замучить и убить.

— Значит, нужно обращаться за помощью, — вздохнул Зеев. — И попытаться выяснить, что с родителями девочки. Почему она их так боится?

— Я не знаю, муж, — покачала головой ребецин. — Девочка уверена, что они объявят ее сумасшедшей, а ведь лагерь никуда из их головы не делся.

— Газовая камера… — понял мужчина, задумавшись. Ему нужен был совет, и этот совет могли дать только в одном месте. — Так, я поехал, а ты занимайся нашими найденышами.

— Хорошо, Зеев, — кивнула все понявшая Рива.

Прошли те времена, когда евреи