Но не сегодня. Нет, не сегодня. Если у них все получится, то зачем красть у себя самих первую брачную ночь? Зачем превращать красивую историю в хронику унылого блуда?

Нет, если получится, то пусть получится как надо, а если нет… Что ж, тогда тем более не нужно.

* * *

В изнеможении откинувшись на спинку дивана, Зиганшин украдкой перестегнул ремень брюк на две дырочки. Есть столько блинов было, разумеется, нельзя, а не есть – невозможно.

Коля взял с блюда ажурный блин с хрустящими краями, встряхнул его, как салфетку, уложил на тарелку, сверху бросил несколько серебристых кусочков селедки, посыпал крошкой крутого яйца и зеленым луком, подлил сметанки, и ловко свернул все это дело в плотную аккуратную трубочку.

– Пойду, пупсик, телик посмотрю. – Он встал из-за стола с тарелкой в руках. – А вы тут работайте.

Зиганшин так наелся, что тоже хотел с Колей. Думать о чем-то совершенно не было сил, и, похоже, это ясно читалось на его осовевшей физиономии, потому что Анжелика быстро сварила ему крепчайший кофе, одновременно с непостижимой скоростью убрав со стола и вымыв посуду.

– Ты как миссис Уизли, – пробормотал Зиганшин.

– Это комплимент?

– Естественно.

– Ну ладно тогда.

Он неторопливо пил кофе, надеясь, что вскоре одурь пройдет и он снова станет бодрым и сильным.

С утра Зиганшин ездил смотреть очередной «вариант» и зря потратил время. Квартира оказалась тесная, с узким коридором, все ее стены в подозрительных пятнах, а надписи в лифте недвусмысленно намекали, что публика живет здесь та еще. Как раз по его специальности. Зиганшин расстроился, высказал претензии агенту, отчего расстроился еще больше, и поехал к Ямпольской. Фрида просила его передать ей какой-то мусор вроде пустых банок, без которого жизнь Анжелике была не в радость.

Заехал на минутку, а угодил на воскресный обед с водочкой и блинами, и так позорно наелся, что страшно думать об обратной дороге.

– Я сейчас для Фриды рецепт блинов запишу, – раздалось над ухом.

– Ни в коем случае! – встрепенулся Зиганшин.

– Запишу, родной. Чтобы ты был добрый, сытый и тупой и не лез во всякие авантюры.

Зиганшин вздохнул. После визита в больницу он был сам не свой. Вроде бы все сделал правильно, но, будто камешек в ботинке, не давало покоя то ли чувство вины, то ли жалость, то ли тревога и стыд от неисполненного обещания, хоть он несчастному Климчуку ничего плохого не сделал и ничего не обещал. Напротив, Макс через несколько дней позвонил и сказал, что его визит «оказал терапевтическое воздействие», Саша успокоился, приободрился, появились позитивные установки, он охотнее идет на контакт с врачами – словом, Зиганшин молодец, и этого вполне достаточно. Климчук все равно нуждается в стационарном лечении, и никто его не выпишет, даже если Зиганшин вдруг докажет, что бедняга не только никого не убивал, но даже и не приставал к женщинам.

Только есть еще старушка мать, которой Зиганшин никогда не видел, но мог себе представить, что она чувствует.

Наверное, это жалость мешает ему мыслить здраво и понять, насколько глупы и несущественны аргументы в пользу невиновности Климчука – всего лишь чутье опытного профессионала да дикое предположение, что в одном квартале в одно и то же время орудовали два совершенно разных маньяка.

– Слушай, я все теперь знаю про Пестрякова, – сказала Анжелика, – идеальный прямо семьянин и работник мечты.

Зиганшин поморщился. Вот же человек, года не прошло, как перевелся из дикой глухомани, и уже все про всех знает.

– Если грохнут кого-то из нашей системы, буду знать, куда обращаться за оперативной информацией, – буркнул он.

– Спасибо. Короче, Пестряков – реальный идеал.

– Идеал на то и идеал, что реальным быть не может.

– Ой, да прекрати! Чего ты хочешь, мужик взяток не берет, людей не подставляет и не подсиживает, всю жизнь с одной супругой… Буквально не к чему прицепиться. Я даже удивилась – как это он такой весь в белом пальто, а потом мне сказали, что там папа был генерал.

– Ну все равно молодец.

– Так я не против. В общем, не так уж это и важно, взяточник он или, наоборот, такой честный, что на его нимб без очков смотреть нельзя, как на сварку. Даже если он людям все коррупционные схемы порвал, на кой убивать Карину Александровну? Все же оборотни в погонах не полные идиоты, а люди по меньшей мере рациональные. В заложники взять еще туда-сюда…

– А у нас теперь все преступления совершаются на холодную голову? Новые веяния какие-то? Мне опыт подсказывает, что все, наоборот, от глупости и избытка чувств. Человека выкинули из органов, вот он и решил отомстить. На самого Пестрякова нападать страшно, а придушить слабую женщину – самое оно.

– Мы вдвоем с тобой эту версию все равно не поднимем. Это надо идти к Георгию Владимировичу и трясти как следует, кого он настолько сильно обидел.

Зиганшин вздохнул:

– Тут как в травматологии: сила удара далеко не всегда соответствует тяжести повреждений. Один свалится с девятого этажа и только ногу сломает, а другой на ровном месте споткнется и помрет. Лотерея в чистом виде. Кому-то по инициативе Пестрякова срок впаяли, а он только плечами пожал: «заслужил, куда деваться», а другого один раз лишили премии, так он на всю жизнь злобу затаил.

– Это да, родной, – согласно закивала Ямпольская. – Человеческая природа весьма разнообразна.

Она сварила еще кофе, и, поставив перед Зиганшиным хрупкую дымящуюся чашку, проверила сообщения в телефоне. Дети, отпущенные одни на каток, ежечасно должны были писать, что все в порядке, и для гарантии присылать фоточки.

От души пообщавшись с самыми матерыми полицейскими сплетницами и, надо полагать, органично вписавшись в их сообщество, Анжелика выяснила следующее: никакой выгоды от смерти жены Пестряков не получал. Семья жила в квартире, доставшейся Георгию Владимировичу по завещанию от деда, а Карина Александровна собственности не имела.

Люди больше интересуются промахами и недостатками ближних, чем их достижениями и достоинствами, поэтому знают обычно довольно много такого, что человек предпочел бы скрыть, но при обсуждении Георгия Владимировича не всплыло никакой конкретики. Да, интересный мужчина, вежливый и галантный. Суровое обаяние самца. Обычно такие мужики нарасхват, но Пестряков держался стойко и ни на какие пряники не клевал.

Кажется, он был счастлив в браке и по-настоящему любил жену, про которую дамы тоже отзывались на удивление доброжелательно. Карина принадлежала к тем женщинам, про которых сложена известная притча: «тогда он был бы президентом». Папа-генерал – дело, конечно, хорошее, но молодая жена тоже внесла свой вклад в успешное продвижение мужа по службе. Умея ладить с людьми, она легко подружилась с супругами вышестоящих начальников. Карина была врачом-терапевтом и всегда приходила на помощь в сложных случаях – устраивала консультации ведущих специалистов, подыскивала опытных медсестер, если требовалось «прокапать» человека на дому и без лишнего шума, в общем, оказалась нужным человеком. При этом ей удалось не свалиться в лакейство, не разменять свои добрые услуги только за возможность быть принятой в компании, как часто бывает с полезными людьми. К их услужливости быстро привыкают и начинают считать чем-то само собой разумеющимся, чертой характера, не пользоваться которой просто грех.