Имеющие большой опыт фотографы работали рядом с киногруппой парами, сменяя друг дружку. Это было необходимо из-за тяжелых условий самих съемок фильма, работа шла в пустыне. Мэрилин не сразу привыкла не замечать направленную на нее фотокамеру, она то и дело позировала, потому большая часть фотографий оказалась забракована, ведь условием съемок была естественность поведения.

Зато фотографии, сделанные, например, Евой Арнольд, получились живыми и потому особенно интересными.

На нескольких фотографиях я разглядела подростков – явно детей кого-то из съемочной группы. Их вряд ли терзали расспросами любопытные репортеры, норовя раздобыть новые жареные факты о странных отношениях Мэрилин с Кларком Гейблом или ее разладе с Миллером. И о нетрадиционной ориентации Монтгомери Клифта тоже едва ли расспрашивали.

Поиски не сразу дали свои результаты, но все же удалось разыскать одну из девочек, которая, конечно, стала уже бабушкой. Мари-Энн действительно некоторое время пробыла рядом с матерью на съемках в Неваде. Несмотря на годы, прошедшие после тех событий, она живо помнила все, что увидела, свои ощущения и… разочарование.

– Я визжала от восторга, узнав, что меня берут с собой! Увидеть живьем божественную Монро, Кларка Гейбла, Монтгомери Клифта… Увидеть сам волшебный процесс съемок… Каково же было мое разочарование, когда все оказалось не так, да не просто не так, а ужасно!

– Чем ужасно, слишком жарко? – почти робко поинтересовалась я, прекрасно понимая, что именно услышу в ответ.

– Жарко? О нет! Даже выпади вдруг снег, я бы этого не заметила. Но звезды… они производили ужасное впечатление. Я понимала, что вид на экране и в жизни может не совпадать, но не настолько же. Понимаете, вдруг осознать, что великолепный Кларк Гейбл не столь молод, а если и хорош, то бывшей красотой, что очаровательный Монтгомери Клифт хотя и собран на площадке, но обычно пьян, а страшней всего оказалось убедиться, что богиня по имени Мэрилин Монро существует только на экране.

Несколько секунд Мари-Энн молчала, будто заново переживая свое тогдашнее потрясение. Потом заговорила почти горестным тоном:

– Взрослые понимали, что многое делает грим и освещение, что есть еще магия камеры, что люди изменяются с годами и оставаться вечно молодой и красивой не удавалось еще никому. Но юность отличает максимализм и страшная придирчивость. Кларк Гейбл и Монтгомери Клифт мужчины, их несоответствие образу я могла простить, но Монро… Вместо идеальной блондинки я видела перед собой усталую взрослую женщину, у которой в первой половине дня было одутловатое из-за большого количества принятых барбитуратов лицо, неуверенные движения и мрачное настроение. А еще… знаете, что поразило меня больше всего? Помните великолепные платиновые волосы Монро? Не было не только платины, но и почти самих волос! Тусклые белесые пряди, возможно, из-за постоянной окраски, выглядели париком. В действительности Мэрилин пришлось носить парик на съемках, я прекрасно помню, как она мучилась в этом парике из-за жары.

Мари-Энн еще долго вспоминала свои полудетские впечатления. Я и без ее воспоминаний знала о плохом самочувствии и плохом внешнем виде Мэрилин, у которой был очень сложный период.

И вдруг прозвучали слова, которые привлекли мое внимание.

– Я слышала, что доктор Гринсон прописывал Монро такое количество снотворного, что его хватило бы, чтобы убить трех сильных мужчин.

– Вы уверены?

– Да, мама как-то говорила, что не успевает привозить лекарство из аптеки. Монро принимала в несколько раз большую дозу, чем вообще возможно. Удивляюсь, как после этого она могла отравиться снотворным, ведь организм уже привык и не реагировал.

Эти слова заставили меня задуматься и снова окунуться в уже известные воспоминания других людей, в то время взрослых и находившихся рядом с Мэрилин. Да, все подтверждали, что Ральф Гринсон выписывал Мэрилин куда большие дозы снотворного, чем предельно возможно даже для здорового человека.

О привыкании писал в своих воспоминаниях и Артур Миллер, но можно ли ему верить?..

Нашлись воспоминания ее агента Руперта Аллана, который тоже свидетельствовал о тройных дозах снотворного, прописываемого Ральфом Гринсоном. Он не мог не понимать, насколько это опасно, но выписывал и выписывал лекарство. Свою лепту вносил и личный врач Мэрилин доктор Хайман Энгельберг, который тоже не жалел бумаги на рецепты. И снова это были барбитураты.

После этих препаратов Мэрилин погружалась во все большую депрессию, чувствовала себя более встревоженной и беспокойной, все чаще произносила что-то бессвязное и ходила пошатываясь. Ее мучили кошмарные сновидения, настроение менялось трудно предсказуемым образом, а лицо покрывалось сыпью. Тем не менее Мэрилин ежедневно работала. Руперт Аллан вспоминал, что актриса выходила из помещения, чтобы проткнуть булавкой капсулку секонала, перед тем как проглотить ее; а ведь этот способ увеличения силы воздействия лекарства вполне мог довести ее до смерти.

– Ежедневно утром мы заставляли ее встать, но это занимало столько времени, что обычно мне приходилось накладывать ей грим, когда она еще лежала в постели, – рассказывал Аллан Снайдер. – Девушки из прислуги вынуждены были, чтобы она проснулась, затаскивать Мэрилин под душ. Все, кто ее любил, чувствовали: происходит нечто страшное. Нас охватывало безграничное отчаяние. А Артур непрерывно портил и портил роль Розлин, и Мэрилин знала об этом.

Ко времени окончания съемок Мэрилин была не просто вымотана, а едва жива.

На премьере фильма Мэрилин появилась под ручку с Монтгомери Клифтом, поскольку семья с Артуром Миллером распалась окончательно, в день инаугурации президента Джона Кеннеди Мэрилин Монро получила развод в Мексике. День выбран специально, чтобы журналистам оказалось не до развала «образцовой» семьи актрисы и драматурга.

Конечно, избежать внимания прессы не удалось, но Мэрилин отзывалась о бывшем супруге с большим достоинством:

– Оценивать его было бы с моей стороны проявлением неделикатности. У меня сложилось бы впечатление, что я движусь по территории, куда мне вход воспрещен, – заявила она. – Мистер Миллер – превосходный человек и писатель, но наш брак не сдал экзамена на прочность. Однако каждого, кого я когда-то любила, я все еще немного люблю и сегодня.

Монро осталась в прекрасных отношениях с отцом Артура Исидором Миллером, его сестрой, а также детьми Миллера от первого брака. Никто из них не считал Мэрилин ни психически неуравновешенной, ни тем более наркоманкой.

Что же сделали два врача Мэрилин – ее психотерапевт Ральф Гринсон и личный врач Хайман Энгельберг, чтобы продолжить лечение, начатое в клинике, где Мэрилин провела неделю? Они отучили ее от барбитуратов, хотя бы попытались настоять на этом?

Ничего подобного! Оба доктора продолжали выписывать актрисе снотворное в немыслимых дозах, словно не боялись последствий или даже желали их. Позже Гринсон, понимая, что дело может закончиться плохо, попытался перевести Мэрилин с нембутала на хлоралгидрат, но это всего лишь за пару дней до гибели. Или он нарочно применил второе средство, чтобы усилить действие первого? Тогда гибель Монро не самоубийство по неосторожности, а настоящее убийство, совершенное профессионалом. Мы никогда не узнаем, из каких соображений оба врача пичкали пациентку барбитуратами и не задумывались, к чему это может привести, но догадываться о причинах можно.