он, расхаживая по кабинету, где когда-то докладывал Ильичу наброски плана ГОЭЛРО. — Постройка плотины в Средиземном море у Танжера отвоюет земли, равные по величине Франции, Италии и Испании. Могучее течение в проливе Дарданеллы — прекрасное место для строительства сверхмощной гидроэлектростанции. Если закрыть доступ холодного течения через Берингов пролив, Дальний Восток станет цветущим берегом, как Калифорния. Сейчас, — все больше увлекаясь, говорил ученый своим маленьким друзьям, — полноводные реки Сибири текут в холодный Ледовитый океан, а если повернуть часть воды в Каспийское море и оросить оренбургские, алтайские и среднеазиатские степи, построить каскад электростанций, представляете, как изменится жизнь юго-востока страны?..

Как-то я рассказал Глебу Максимилиановичу о работе пионеров по озеленению заводских цехов, о том, как они помогают больным, ухаживают за малышами, родители которых на работе…

— Продолжайте, продолжайте, — попросил он. — Дела пионерские волнуют меня. Если дети ставят интересы общества выше своих личных, значит, растут настоящими лен-чатами.

НАШ ВОЖАТЫЙ ТОВАРИЩ МАЯКОВСКИЙ

Маяковский любил детей и охотно писал для них. Пионерская правда" считала его собственным корреспондентом. Но поэт не был "сладеньким дядей", как "добренькие" господа-буржуи из дореволюционных рождественских рассказов, сюсюкающие около голодных малюток: "Тютелька-матютелька, вот тебе конфеточка".

Как поэт революции, дядя Володя ненавидел толстых барчуков-лоботрясов и был всегда готов своими "ручищами" и "голосищем" помогать детям рабочих и крестьян.

Нам, пионерам, он написал в 1926 году:

Кличет книжечка моя:

— Дети,

будьте как маяк!..

Здорово помогал нам товарищ Маяковский в пионерской работе. Удивительно, как у него хватало времени писать про все? Весной двадцать седьмого года мы проводили День птиц. "Пионерская правда" напечатала стихи: "Мы вас ждем, товарищ птица, отчего вам не летится?"

Стихи Маяковского мы читали в газете, песни его разучивали на сборах, с маршами поэта выступала живая газета. А слышать и видеть самого Маяковского не приходилось. Ведь тогда радиотрансляции и телевидения еще не существовало. Достать же билет на выступления Маяковского было почти невозможно.

И вот осенним утром 1927 года отец, уходя на работу, подозвал меня:

— Прислали билет в Политехнический музей на вечер Маяковского. В шесть часов. Он будет читать новую поэму "Хорошо!", написанную к десятилетию Октября. Хочешь, возьми билет.

Я чуть не заплакал.

— У меня сегодня сбор звеньев. Тоже в шесть часов. Очень важно. Комсомольское поручение. Оба вожатых отрядов, Витя Усватов и Витя Бондаренко, сегодня уехали из города.

— Смотри сам, что важнее, — сказал отец.

Как быть? В экстренных случаях звенья собирались по "цепочке". По-моему, случай экстренный. В наш клуб, расположенный недалеко от Политехнического музея, пионеры по "цепочке" собрались на час раньше, хотя жили в разных районах.

— Отряд, становись! Смирно! По порядку номеров рассчитайсь!.. Вольно! — командовал я как дежурный помощник вожатого. — Ребята, решайте, что важнее. Как скажете, так и будет. У меня есть билет на вечер Маяковского. Остаться мне с вами на сборе или…

— На Маяковского!.. На Маяковского!.. — дружно закричали ребята.

Я бегом помчался к музею вдоль несуществующей теперь Китайгородской стены. С трудом протискался у входа через толпу безбилетников. Зал переполнен до отказа. Сидели на ступеньках, стояли в дверях.

Маяковский, коротко остриженный, шагнул на сцену, решительно подтягивая рукава. Как мне показалось, он готовился к драке. И ему действительно на этом вечере пришлось бороться с противниками. Кто-то фальцетом выкрикивал обидные реплики, сыпались ехидные записки. Плюгавенький, лысый человечек прыгнул на сцену и запищал:

— Маяковский, не забывайте: от великого до смешного один шаг.

Маяковский поднялся со стула и, сделав один огромный шаг, встал рядом с ним. Потолок большой аудитории чуть не обвалился от хохота людей. "От великого до смешного один шаг", — хором повторил зал.

Наш вожатый товарищ Маяковский.

Очень шумели в зале, пока Маяковский разил своих противников в ответах на записки.

— Теперь начинаю читать поэму, — гаркнул он.

В зале сразу стало тихо, как зимой в лесу. Все слушали его затаив дыхание. Впервые я узнал, что в поэме "Хорошо!" Маяковский в строчках о взятии Зимнего дворца упоминает имя отца

До рассвета

осталось

не больше аршина,—

Руки

лучей

с востока взмолены.

Товарищ Подвойский

сел в машину, сказал устало:

"Кончено…

в Смольный".

Я сразу запомнил строфу и дома продекламировал ее.

— Папа, ты что-нибудь можешь рассказать про эти строки? — спросил я.

У отца стали хитрые глаза, и он усмехнулся в усы.

— Могу немножко. Маяковский приезжал ко мне. Расспрашивал, как готовилась и совершилась Октябрьская революция в Петрограде. Я ему рассказал, как после взятия Зимнего дворца с двумя винтовками — одну я взял из Военно-революционного комитета, другую отобрал у какого-то юнкера — приехал в Смольный на доклад к Ильичу. Владимир Ильич сидел за столом и писал. Мне не хотелось ему мешать. Я подошел и тихо сказал: "Кончено". Ленин вскинул на меня удивленные глаза: "Как это кончено?! Теперь только все начинается, батенька".

О вечере Маяковского и об ответе отца дома я рассказал на пионерском сборе. Мы в отряде, как в семье, делились всем, что узнавали интересного.

Через год клуб, где собирался наш отряд, переехал в здание ГУМа на второй этаж. По приглашению партячейки сюда приезжал Маяковский.

— Мой долг дать отчет о своей работе партийцам, — говорил поэт. — Хотя я считаюсь беспартийным.

В клубе он читал свою новую пьесу "Баня", направленную против бюрократов и тех, кого ни в коем случае нельзя брать в коммунизм.

Все, кто слышал Маяковского, знают, как мастерски он читал свои произведения — лучше любого актера. В небольшом клубе было тесно его могучему голосу, клеймящему бюрократов, голос рвался из зала на площадь…

Я сидел вместе со старшими пионерами и записывал в блокнот вожатого искрометные фразы Маяковского.

— Черты, роднящие с коллективом коммуны, — гремел голос поэта, — радость работать, жажда жертвовать, неутомимость изобретать, выгода отдавать, гордость человечностью!

Так Маяковский за тридцать лет до появления первых бригад коммунистического труда угадал их заповеди. Прививать коммунистические черты в пионерских характерах помогал нам, вожатым, большой авторитет Маяковского среди пионеров. Когда Москва готовилась к Всесоюзному пионерскому слету, во всех районах проходили семинары.

— Будет ли на слете почетный вожатый товарищ Маяковский? — спросил один вожатый с Красной Пресни.