Задержал дыхание, шумно выдохнул и прижался к её волосам лбом.

— Мне нужна ты. Ты!

Ей бы надо было сразу его оттолкнуть, остановить, вырваться, но вместо этого хотелось прижаться, раствориться в этом мягком «ти», так по-особенному у него вышло «ты», обнять.

Ия замерла, не сделав ни того, ни другого.

— Я хочу тебя, — прошептал он так тихо, что Ия подумала: ей показалось. — Хочу до безумия, — не оставил он шансов для разночтений.

— Марко, — резко сел её голос, когда он заскользил щекой вниз по её лицу. И за мгновенье до того, как его губы коснулись её, Ия отстранилась. — Нет. Я не могу, — прошептала она, когда он привлёк её к себе, преодолевая её слабое сопротивление. Прижался бёдрами.

— Точно? — легли его руки на её бёдра. Его твёрдое, уверенное «хочу» упёрлось в живот. Но когда её «не могу» томительно сжалось в ответ, так отзываясь в такт ударам сердца, что Ия едва сдержала стон, она оттолкнулась двумя руками:

— Точно. Пусти!

Он резко разжал руки.

— Кто эта куя, Лана, за которую тебя с утра отчитывал муж. Она тебе подруга? — спросил он так же внезапно, как и освободил от своих объятий.

— Что? Куя? Кто?! — удивилась Ия, ещё не совсем придя в себя.

— Сука, — пояснил он.

— Лана?! А! Англичанка? Преподаватель английского, она занималась с девочками.

Ия даже забыла, как её зовут. Да, с утра Марат высказал недовольство, что она её уволила, да ещё и не заплатила. Но Ия была так взвинчена из-за приезда Регины, что отмахнулась, как всегда, и на самом деле забыла.

— А что? — поправила она платье, понимая, что вырез сбился и именно туда сейчас смотрит Марко, словно заворожённый.

— Ничего, — тряхнул он головой. — Прости! — он провёл рукой по волосам, словно они всё ещё были длинными, как тогда в декабре, и похлопал себя по карманам. Отвернулся, подкуривая. — Лет двадцать не курил. А тебя встретил и начал, — затянулся. Выпустил дым.

«А, может, Марат не Регину, может, он эту Лану дерёт? — вдруг подумала Ия. — Или обеих?»

Настолько у них всё стало плохо: секс формальный, разговоры — одни претензии, жизнь — расписание, где всё строго по часам, а ещё эти откровения Регины, что, возможно, Марат и в компании начал тянуть одеяло на себя, наводили на мысль, что в Ие он больше не заинтересован. Что она ещё нужна ему как домработница, воспитательница, кухарка, но это ненадолго. Главное, она больше неинтересна ему как женщина, непривлекательна для него в постели. Он нашёл другую. Или других. И его раздражение, и постоянное недовольство — вовсе не из-за работы. Его тяготит опостылевшая жена, а всё остальное — просто придирки.

— Ма̀йку му ѐбем! — с чувством произнесла она, словно всю жизнь материлась по-хорватски.

Всё так элементарно просто!

Но сознать это, признаться самой себе в том, что она уже давно понимала, оказалось так больно, что Ия словно оглохла и ослепла в один момент.

Она схватила тяжёлый камень с края пруда и швырнула его в воду. Наверное, раздался всплеск и ей на платье полетели брызги, но она не заметила.

— Ма̀йку! Му! Ѐбем! — выкрикивала она, швыряя чёртовы камни на каждое слово, что бы оно ни значило, и ничего не чувствовала.

— Ия. Ия! — встряхнул её Марко за плечи. — Перестань!

Но она его оттолкнула.

— Это же что-то неприличное, да? — выкрикнула, едва сдерживая слёзы.

— Ничего особенного, просто «хуйня», если перевести. У нас немного другой мат.

— Нормально. Как раз подходит. «Коротко о вашей жизни», — изобразила она, словно у неё берут интервью, и широко взмахнула руками в ответ: — Хуйня!

— Прекрати, — скривился Марко.

Но как это можно было прекратить?

— Марко, кто ты? — зло развернулась Ия.

— Человек, — развёл он руками.

— А! Да, — кивнула она. — Как всегда исчерпывающе. О чём вы говорили с Региной? — и сама понимала она, что он не заслужил такой тон, но уже не могла остановиться.

— Она позвала меня… — он кашлянул, — работать в свой строящийся дом.

— Вот и вали, человек-август. А я сама разберусь. Со своей жизнью. И со своим мужем.

Она гордо выпрямила плечи, зная, что он смотрит ей вслед, пока она возвращается в дом. Но он не только смотрел, он шёл за ней.

— Ия! — окликнул её Марко у самой двери.

Она остановилась, но не повернулась.

— Я здесь, потому что ты мне нужна. И буду здесь, пока тебя не дождусь.

И его мягкое «дожьдусь» прозвучало так уверенно, словно времени у него вагон, и он никуда не торопится. Он будет ждать. Здесь. Всегда. С мечом и в блестящих доспехах. И когда бы она ни пришла — он всегда к её услугам: сразиться с врагами или отправить к сияющим небесам в своих объятиях. Можно и то, и другое, в любом порядке и количестве.

Ия не знала ей бояться или радоваться этому.

Ничего не ответила. Молча хлопнула дверью.

Но, прижавшись затылком к двери, где-то в глубине души знала: он ведь дожьдётся.

О чём только ни думала Ия, пока заканчивала уборку в кухне.

Злость и отчаяние, желание всё это закончить и желание вернуть как было, страх шагнуть в новое и ужас расстаться со старым, любовь к мужу и невозможное физическое влечение к мужчине, которого вообще не должно быть в её жизни — всё смешалось.

И всё это она чувствовала одновременно. И металась от посудомойки к холодильнику, то пытаясь засунуть стаканы из-под сока в морозилку, то блюдо с половиной кролика поставить в лоток для грязной посуды.

В голове творилось то же самое. Полная неразбериха.

То она хотела броситься мужу на шею и всё забыть, уткнуться в шею, вдохнуть его родной запах и сказать, как его любит.

Ие было так стыдно, что она искала следы его измены в их постели. Стыдно, что хотела их найти во что бы то не стало, словно хотела получить разрешение поступить так же. Хотела оправдать свой интерес к другому мужчине. Словно, если бы нашла, с чистой совестью пошла бы и отдалась Марко. Нет, чёрт побери! Нет. Дело не в Марко. Надо просто получить то, чего ей хочется от мужа и всё. В этот момент в ней даже проснулось эгоистическое желание в наглую соблазнить Марата.

Плевать, что там между ними происходит. Пусть просто трахнет её и всё. Потому что, блядь, в этот момент хотелось именно трахаться и ничего больше.

Но она вспомнила его утренние фрикции и как он кряхтел, разряжаясь в неё и совсем не заботясь о том, хорошо ли ей, что накатила злость.

В этот момент она даже злорадно засмеялась. Потому что решила принести ему немытый виноград — пусть сука побегает на работе в туалет. Вытащить из розетки и отхерачить ножницами вилку музыкального центра для верности. А ещё надеть не тонкую ночную сорочку — всё, что Марат хотел видеть на ней из белья, — а натянуть хлопчатобумажные трусы и лечь спать в уютной растянутой старой футболке, в которой так нравилось спать Ие.