Она предвкушала очереди, недовольных медсестёр, санитарок, тыкающих в ноги мокрыми тряпками, заполнение кучи бумаг, бесконечные вопросы уставшего врача, которого Ия, честное слово, не стала бы беспокоить, если бы не приспичило — именно такое впечатление осталось у неё от посещения больницы, когда в прошлом году они привезли Вероничку с подозрением на аппендицит.

А ещё она запомнила чувство вины, когда разрывалась… между мужем, что был недоволен всем: почему так долго, что так воняет, зачем его заставили надеть бахилы, как Арина не может потерпеть… одной дочерью, что лежала на неудобным сиденье, измученная и бледная, дожидаясь своей очереди среди других детишек, которым тоже нездоровилось… и другой, которая тихонько жалобно хныкала, сначала потому, что хочет пить, а потом потому, что ей надо в туалет.

Ия чувствовала себя виноватой, что не могла ничего с этим сделать — ускорить приём, облегчить страдания ребёнка, отправиться одновременно с Ариной в туалет и не оставлять вцепившуюся в её руку Веронику одну.

И даже из-за того, что столько заболевших, а врач ещё не обедал, ей было неловко.

Торопясь за Марко, что нёс на руках Аринку, она видела только его спину и что это совсем не та больница, в которой они были прошлый раз, но морально готовилась, что сейчас начнётся то же самое.

— А мы где? — обернулась она в большом и почти пустом фойе.

— Доверься мне, — перепрыгивая через две ступеньки, направился Марко вверх по массивной, как в старых дворцах, лестнице. Ие ничего не оставалось, как поторопиться за ним, покрепче перехватив ладошку Вероники.

Она испуганно замерла на пороге, когда, открыв плечом дверь, Марко занёс Аринку в кабинет. И какая-то женщина в белом халате, конечно, попыталась его остановить. Но он посадил ребёнка на кушетку, приложил руку к груди, что-то сказал ей, потом другой женщине, что кивнула и вышла, пропустив Ию.

— Ты как? Огурцом? — Марко подмигнул Аринке, заставив её улыбнуться, подвинул стул Ие, потрепал по голове испуганную Веронику и вышел.

Ия не успела даже достать из сумочки документы, а в воздухе — рассеяться аура силы, спокойствия и уверенности, что он излучал, когда он вернулся вместе с пожилым доктором в смешной шапочке из ткани с героями мультфильма «Тачки».

Всё, что происходило дальше, тоже показалось Ие каким-то волшебным сном.

Доктор шутил, осматривая Аринкину рану, развеселив обеих девчонок. Медсестра, что подавала ему инструменты, лотки и бутылки с разноцветными жидкостями улыбалась вместе с ними. А Ия, отвечая на его вопросы, чувствовала себя важным свидетелем, взволнованной мамой, и человеком, который сделал всё возможное, чтобы помочь своему ребёнку, а не глупой клушей, что довела ребёнка до госпитализации, как было в прошлый раз.

Кстати, аппендицит Вероничке всё же вырезали, не зря они побеспокоили врача.

— Ну всё, твою страшную рану мы обработали. Держи, боец, — сняв перчатки, протянул доктор ладонь для рукопожатия. — Жить будешь!

А когда Аринка весело спрыгнула с кушетки, повернулся к Ие.

— Говорите, потеряла сознание? Ну давайте, тогда на томограф. Брекеты, ипмланты, протезы есть? — уточнил он, а когда Ия отрицательно покачала головой, кивнул медсестре. — Лидочка, проводи. И как будут результаты, жду вас в соседнем кабинете, — показал он рукой. Открыл дверь и вежливо пропустил их впереди себя.

— Спасибо, — первое, что сказала Ия Марко за всю поездку, когда Вероника побежала вниз к автоматам с напитками и всякой ерундой.

Процедура магнитно-резонансной томографии должна была занять минут тридцать. С Аринкой остался врач, остальных выставили. Но стульев в коридорах этой странной пустой больницы не было. Поэтому Ия оперлась локтями на балюстраду лестницы. Та поднималась из фойе двумя массивными пролётами, что встречались ровно по середине широкими перилами балкончика, где они встали, чтобы видеть внизу Веронику.

Резные деревянные столбики балясин блестели многочисленными слоями белой краски. И обычный летний городской пейзаж — серые фасады, зелёные деревья, полупустая парковка — открывался за окнами, зашторенными, как в бальных залах, старых школах или дворцах культуры советских времён, густо засборенными «маркизами».

Пахло древностью, свежей побелкой, словно где-то шёл ремонт, и чем-то аптечным.

— Не благодари, — покачал головой Марко. Он опёрся на перила спиной. — Любой нормальный человек поступил бы так же.

Стыдно признаться, но Ия так устала, что хотелось положить голову Марко на плечо или хотя бы упереться виском — он излучал такую силу, энергию и мощь, что Ию физически тянуло к нему прикоснуться. Как к батарее для подзарядки. А ещё хотелось сесть, но раз не на что — приходилось терпеть.

— Что это за больница? — оглянулась она.

— Педиатрический факультет медуниверситета.

— И у них есть томограф? — удивилась Ия.

— Как видишь, — пожал он плечами.

— А лицензия на оказание медицинских услуг? — засомневалась она, глядя как Вероничка внизу в фойе переходит от автомата к автомату, где, как теперь стало ясно, во время учебного года покупают пакетики с орешками и энергетические напитки будущие педиатры.

Она развернулась, стараясь хоть как-то пристроить спину.

— А тебе ехать или шашечки? — выпрямился Марко и быстрее, чем Ия успела возразить, подхватил её за талию и посадил на широкие перила. — Или квалификация доктора, сорок лет спасающего детей, кажется тебе недостаточной, чтобы обработать царапину твоему ребёнку? — приподнял он одну бровь и опёрся руками так, что Ия оказалась в их кольце.

— Прости, я, наверно, кажусь тебе ужасной снобкой, но я… просто перенервничала, — она закрыла глаза, и голова вдруг стала такой тяжёлой, что сама наклонилась, что упереться лбом в его плечо. Всего на секунду, на одну короткую секунду Ия коснулась ткани его рубашки, но справилась с собой, отпрянула, открыла глаза.

Он коснулся пальцами её подбородка, слегка поднимая вверх.

— Ты кажешься мне самой красивой женщиной в мире. Нежной и ранимой. Умной и сильной. Но ты берёшь на себя слишком много. И некому сказать тебе: о̀во е мо̀я брѝга.

Ия не взялась бы выбрать, что её больше заворожило: его слова, мягкий акцент или синева его глаз. Хотелось смотреть на него и смотреть. Слушать и слушать этот незнакомый язык, который отзывался приятным томительным ощущением в груди. Верить и верить этим словам, этим глазам, что не смотрели — ласкали.

Но она замужняя женщина. Ей нельзя.

— Что это за язык? — аккуратно убрала Ия его руку. А может, это просто был повод снова прикоснуться к нему. Ощутить тепло его кожи и нежность пальцев, что легонько сжали её руку и не хотели отпускать.

— Хорватский, — улыбнулся он, когда она мягко освободилась из его захвата. — А «мо̀я брѝга» — моя забота.