— Может, это отучит его хвастаться, — отозвался Серсандерс. — В любом случае, Томмазо все равно туда пойдет, раз уж его пригласил ван Борселен.

— Конечно, — вздохнул Лоренцо. — Томмазо пригласили только потому, что управляющий отделением банка Медичи в Брюгге уехал по делам. Так что им пришлось смириться с заменой в виде помощника управляющего. А меня самого пригласили потому, что уехал глава компании Строцци в Брюгге. Но, по крайней мере, управляющий приходится двоюродным братом моему отцу, так что они могут быть спокойны: я умею пить вино, не расплескивая его на себя и на скатерть. Я не пойду. Мне это ни к чему. Терпеть не могу этих недотеп-фламандцев.

— А ну-ка, повтори, что ты сказал! — Феликс снял шляпу. Джон с Ансельмом приблизились с обеих сторон, незаметно изготовившись перехватить его руку. Вмешался Клаас:

— Феликсу не нравится младшая ван Борселен. Он даже сбил в воду ее эннен.

Яростный блеск в глазах Феликса потух, сменившись досадой. Плечи опустились.

— Я же тебе говорил, — заявил он. — Не надо было гнаться за ним. Но Лоренцо зря сказал, что…

— Брат Лоренцо занедужил в Неаполе, и он тревожится, — пояснил Серсандерс.

— Лоренцо скучает по Испании, — заявил Джон Бонкль. — Представь, если бы тебя отослали в Испанию в тринадцать лет. Все эти черные служаночки, и такая жара… Феликс, почему нет отделения Шаретти в Испании? Ты стал бы там управляющим, и мы бы все приехали тебе помогать. А Юлиуса ты бы оставил здесь, со своей матушкой.

Феликс зарделся. Ему польстило то, что Шаретти сравнили с одним из больших торговых домов, у которых имеются отделения по всей Европе.

— О, Юлиуса я бы взял с собой! Он славный парень.

— А меня? — воскликнул Клаас.

Его влажные волосы как всегда встали торчком и растрепались. По понятной причине, он лежал на животе, и даже не подозревал, что Феликс распустил завязки у него на камзоле.

— Ты? — воскликнул Лоренцо. — Да ты бы перепортил половину тамошних девиц, что христианок, что мавританок, еще до конца месяца.

— Тогда останусь в Брюгге. Лоренцо, так почему Феликс хочет, чтобы ты пошел к ван Борселенам?

Все повернулись к Феликсу.

— Значит, на самом деле, эта красотка не так уж ему и не понравилась. Даже наоборот, — заявил Джон Бонкль. — Ну же, это правда?

Феликс ухмыльнулся. На самом деле, ему и впрямь было любопытно узнать, во что будет одет Саймон. И он вскоре это выяснил, потому что Лоренцо, прекрасно сознавая, что не следует так испытывать терпение друзей, все же отправился в резиденцию Строцци на Риддер-стрете и, переодевшись в сухую одежду, вместе с Томмазо Портинари явился в дом ван Борселена и его дочери Кателины.

* * *

Начиная с полудня, на Сильвер-стрете стекались гости, дабы засвидетельствовать свое почтение леди Кателине, которая не столь давно (незамужняя) вернулась из Шотландии. Ее младшая сестра Гелис пристально следила за гостями, пересчитывала их и шепотом, не особенно, впрочем, стесняясь, сообщала Кателине, которая из дам сейчас в положении, и от кого.

Прием состоялся в саду, среди невысоких деревьев, окружавших фонтан. Имелась там и каменная скамья, выложенная мягкими подушками, куда усадили шотландского епископа Кеннеди вместе с его служкой.

Разумеется, здесь собрались все союзники Шотландии, поскольку Вольферт ван Борселен был женат на сестре шотландского короля. И, разумеется, основной темой беседы оказалась опрокинутая в воду пушка Безумная Марта, потерю коей оплакивали все до единого, в особенности, торговцы французским вином.

Никто не упоминал о том, что если шотландцы поведут боевые действия против Англии, то Англия едва ли сможет выделить войска для захвата Франции, что весьма понравилось бы епископу Кеннеди и пошло на пользу английскому королю Генриху VI.

Никто не упоминал имен тех людей, что бежали из Англии, не одобряя политику короля Генриха, и сейчас строили заговоры с целью пересечь Канал и отстранить монарха от власти, — их эмблемой была белая роза. И уж тем более никто не поминал дофина, наследника французского престола.

Они говорили о мадейрском сахаре и о ценах на перец. Обсуждали соленую лососину и отвечали на вопросы епископа Кеннеди об экспорте хорошего шиферного сланца и плитняка. Вежливо и с опаской касались непростого вопроса страхования судов. Разговор, полный неприметных ловушек, двусмысленностей и неожиданных отрывочных новостей, воистину зачаровывал, — но, разумеется, только негоциантов.

Кателина обратила внимание, что ее возможный будущий муж Саймон на другом конце комнаты играет со своей собакой, не принимая ни малейшего участия в этих полезных беседах.

Стоило задаться вопросом: возможно ли, что ему не достает делового чутья? Стоило также задаться вопросом — поскольку он то и дело бросал на Кателину взгляды — не испытывает ли он нетерпения по каким-то иным причинам? Девушка отметила, что Томмазо Портинари, молодой флорентиец из банка Медичи, открывал рот куда чаще, чем положено ему по рангу. Она отметила также, что его спутник, хмурый молодой Строцци, куда больше интересовался нарядом Саймона, чем речами славного шотландского епископа.

Разумеется, Саймон, как и всегда, был достоин самого пристального внимания в своей короткой, туго перепоясанной тунике с подложенными плечами, и в шляпе с завернутыми полями, из-под которых выбивались чистые, тщательно постриженные волосы. Подбородок его был гладким, точно светлое полированное дерево, и казался упрямым и неуступчивым. Если уж этот подбородок на что нацелился (вспомнить хоть, как он обошелся с этими глупцами в Дамме!), он мог быть весьма непреклонен.

Под плотной подкладкой одежды скрывались крепкие мышцы. В Шотландии Саймон нередко участвовал в турнирах, и всегда с успехом. Именно так он добивался благосклонности вельможных вдов и скучающих жен. Впрочем, если у него и рождались бастарды, Кателина никогда не слышала о них.

Она перебросилась парой слов со всеми: с Жаком Дориа, Ричардом Уилли, с Санди Напьером. Мик Лосхерт лишь недавно вырвался из Константинополя и знал Аччайоли. Циничный, еще не до конца оправившийся от перенесенных лишений, он открыто поносил это семейство, ничуть не стесняясь в выражениях. Флорентийские выскочки, попавшие в Грецию через Неаполь, основавшие род афинских князей. Родственники Аччайоли по-прежнему жили и во Флоренции. Они служили Медичи.

Сильно сомневаюсь, заявлял Мик Лосхерт, действительно ли Николаи Джорджо де Аччайоли надеялся на то, что корабли христианских владык устремятся через Средиземное море, дабы уничтожить турецкого султана Мехмета. Скорее, утверждал Лосхерт, мессер Николаи Джорджо хотел лишь уплатить выкуп за своего брата Бартоломео, дабы этот самый Бартоломео мог и дальше невозбранно торговать шелками при дворе султана. Он даже вслух задавался вопросом — где же все эти деньги, которые были собраны для Аччайоли в Шотландии; и кому выпала честь перевозить их?

В обществе наметилась напряженность, а дыхание епископа сделалось свистящим. У него было чисто выбритое морщинистое лицо и широкая лысина, так что выглядел он куда старше своих пятидесяти.