Однако миновало четверть часа, а Мабели так и не появилась, и, испытывая нетерпение, Саймон отворил дверь. Мимо как раз проходил как раз один из лакеев, и Саймон вновь поспешил укрыться в комнате. Спустя пять минут он повторил попытку и едва не сбил с ног демуазель Меттеней, которая, с кувшином вина в руках, как раз приготовилась постучаться в дверь. Шотландец одарил ее сияющей улыбкой и принялся болтать о том, о сем, заодно осведомившись и о Мабели. Разумеется, девчонка причиняет немало хлопот, поспешила поведать хозяйка. Но таковы все они, а эта хоть старательная и отрабатывает свое жалованье, даже в такие времена, как сейчас, когда в доме полно гостей. Всем чего-нибудь да нужно, и ни за кем не уследишь. Может быть, она сейчас стелет постели для новых гостей, которые прибыли сегодня. Но, несомненно, милорд Саймон увидит ее сегодня вечером или завтра.

Десять минут спустя Саймон совершил еще одну попытку и наткнулся на знакомую служанку, которой прежде старался избегать из-за сальной улыбочки, с которой она принимала его подачки. Захихикав, она заявила, что, конечно же, передаст Мабели, что господин будет работать допоздна. Но, если честно, монсеньер, Мабели и сама будет работать допоздна…

Вот дура! На причале он бросил на девицу вполне недвусмысленный призывный взгляд, и к тому же, был убежден, что она явилась туда именно для того, чтобы увидеть его, Саймона. Отпустив служанку, он прогулялся по всему дому, от комнат челядинцев до кухни, любезно беседуя с каждым встречным и чувствуя, как нарастает его гнев. В общем зале вовсю шла игра в карты. Саймон постоял и посмотрел немного, выпил вина и поучаствовал в беседе. Приходили и уходили слуги, но Мабели по-прежнему не было ни следа. Придется выйти во двор. Он уже почти решился на это, когда снаружи вдруг громко зазвонил колокольчик, так что даже игроки в карты прервались и оглянулись на шум.

Голоса Лай… Это кто-то потревожил его гончую. Голос хозяина, а затем лицо Меттенея в дверях:

— Никаких причин для тревоги, господа. Просто кто-то донес торговой гильдии о якобы вскрытых тюках, и эти достойные господа пришли с досмотром. Понадобится не так много времени, чтобы они убедились в своей ошибке. У нас все в полном порядке.

Общее ворчание… Такое случалось время от времени. Чужеземные торговцы должны придерживаться строгих правил. Товары разрешалось продавать лишь в определенные дни и часы, после чего тюки запечатывались. Открытый товар означал штраф и конфискацию. Местные купцы в Брюгге хорошо защищали свои права. Разумеется, следовало соблюдать предельную вежливость — как сейчас — по отношению к досмотрщикам в тяжелых камзолах и кожаных шапках, за спиной у которых маячили плечистые лакеи. И, разумеется, нельзя отказаться пройти с ними в подвал, где хранились огромные тюки, и откуда, по словам случайного прохожего, свет просачивался через все щели.

От топота множества ног гончая пришла в неистовство, так что Саймон выпустил ее из комнаты и, крепко придерживая за ошейник, вслед за остальными спустился в подвал. Собака тянула и принюхивалась, даже когда выяснилось, что в подвале совершенно пусто, если не считать должным образом запакованных и опечатанных тюков с товаром Меттеней самолично погасил фонарь, который какой-то болван оставил гореть на полу.

Пес едва не сшиб его с ног. Вырвавшись из рук Саймона, он бросился мимо Меттенея за колонну, затем исчез за выставленными до самого потолка бочонками. Люди двинулись следом. Гончая замерла перед мешками с зеленой, коричневой и серой шерстью и упакованными к отправке мехами, которые дозор уже успел осмотреть. Но собака по-прежнему лаяла на тюки, словно они чем-то угрожали ей, или там, внутри таился ее обед. Саймон вышел вперед. Между мешками и стеной обнаружилось пустое пространство. Там, в этом проеме, была устроена постель из набросанных лисьих и оленьих шкур. Эти меха отчасти заслоняли неясный движущийся силуэт, который затем, у всех на глазах, разделился надвое. Смутное белое пятно, к вящему изумлению Саймона превратилось в чепец, украшавший хорошенькую головку служанки Мабели.

Столпившиеся вокруг дознаватели из торговой гильдии, а также шотландские торговцы разразились громким хохотом. Потешаясь, они извлекли несчастную на свет Божий, и та встала перед ними, зажмурившись и пряча в ладонях раскрасневшееся лицо. На ней по-прежнему были чулки, но этим наряд девушки и ограничивался. Меттеней с сердитой улыбкой снял с себя камзол и набросил девушке на плечи.

Саймон отошел на три шага. Стоя у изножья теплой меховой постели, на которую по-прежнему истошно лаяла его гончая, он положил ладонь на рукоять маленького кинжала, какой разрешалось носить всем чужеземным торговцам для защиты от грабителей. Саймон нагнулся, намереваясь то ли потыкать шкуры острием, то ли, возможно, защититься от кого-то. Но в этом не было никакой нужды. Из-под покрывал показалась растрепанная голова и крепкие мускулистые плечи, едва прикрытые домотканой рубахой.

Саймон узнал этот широкий лоб, эти круглые, как монеты, глаза, совиный нос и щеки с ямочками, а также смиренную обезоруживающую улыбку.

Клаас, подмастерье Шаретти. Клаас, выражение лица которого сейчас нельзя было счесть ни испуганным, ли лукавым, ни покаянным. Скорее, оно понемногу содержало и того, и другого, и третьего. Закрыв глаза, он произнес со вздохом:

— Не отрицаю: я вел себя как невежа, и у меня девичьи манеры, и нет никакого сомнения в том, что я позор для своего отца, кем бы он ни был.

Это лучшая шутка вечера, решили гильдийцы. Они были готовы к скандалу с шотландцами, к судебной тяжбе, к долгим разбирательствам, — и вот перед ними служанка, которая вовсю развлекается с этим здоровенным, вечно улыбающимся болваном Клаасом, который служит у Марианны де Шарети, а сейчас явно нарывается на очередную порку.

Еще большой вопрос, судя по реакции красавчика Саймон: уж не положил ли глаз на девчонку и сам благородный шотландский лорд? Что-то он весь позеленел… И нож блеснул у него в руке, как будто он вознамерился пустить его в ход.

Возможно, недотепа Клаас подумал о том же самом, потому что, внезапно дернувшись, вскочил, выбрался из-под мехов, метнулся мимо собаки и двоих парней, которые стояли и потешались над ним, через проход, вокруг колонны, вверх по ступеням, через весь дом, к выходу во двор. Торговцы и дознаватели из гильдии проводили его громким хохотом, а кто-то дружески хлопнул Меттенея по спине. Только теперь, похоже, вельможный Саймон пришел, наконец, в себя и тоже рассмеялся, сунул кинжал в ножны и подозвал собаку:

— Ну, так чего же мы ждем? Этот подлец заслужил хорошую трепку, и он ее получит!

Остальные вмиг догадались, чего он добивается. Шутка была отменная, — и впрямь не годилось заканчивать ее так быстро. Подмастерье Клаас, великий любовник, забрался очень далеко от своего чердака в доме Шаретти. Самое меньшее, что они могли сделать для оскорбленного Меттенея, которого, тем паче, могли ожидать теперь новые хлопоты, если служанка понесет, — это изловить парня и заставить его пожалеть о содеянном. С воплями и завываниями они устремились прочь из подвала, оставив Меттенея разбираться с девчонкой наедине.