На потолке торосами лежали тюлевые тени, зыбкие и невнятные: вот – лицо, вот – белый медведь (Ursa Major?), а вот как будто колышется от зимнего сквозняка Южная Америка. Блёклые, больничные рисунки, от которых не спасёт ни музыка ветра на форточке, ни кактус на подоконнике. Разгонять их умеет только электрический свет.

Он медленно поднял ладони и потёр лицо. Сел. С минуту тупо слушал, как заливается смарт, и не мог сообразить, что по этому поводу делать.

«Ваша машина подана».

Звонок смарта мог бы играть бесконечно – бесконечно же обновляясь. Процедурная музыка не всем ещё нравилась как род искусства, но польза её на звонках и будильниках была несомненна: к постоянно перерождающейся мелодии не привыкаешь. Не подпрыгнешь в баре, когда по радио вдруг заиграет трек, привязанный на начальника; не разовьёшь к набившему оскомину треку глухоту.

Тем не менее прозвеневший полтора часа назад будильник Тульин отключил, не просыпаясь.

Он больше не слышал будильники, потому что проводил ночи в чёрной колодезной яме, где не было снов. Ему не снились теперь ни мешок с апельсинами, ни кудрявая Маша и её отсутствие. Не снились длинные серые коридоры, по которым идёшь с одной только надеждой: чтобы они прекратились, и за каждым поворотом снова видишь всё тот же коридор, но и новый поворот тоже видишь, а значит, и новую надежду. И снова идёшь, и снова обманываешься, и снова в животе твоём перебирает отвратительно тёплыми лапами надежда, и как ты ни прижимай ей горло, всё она не умирает, стерва.

Надежда не подвержена апоптозу.

Тульину больше не снились разводы крови на экране смарта. Ему больше ничего не снилось. Просто по вечерам он закрывал глаза, а через мгновение открывал – и наступало утро.

Он был почти уверен, что это один из побочных эффектов работы в BARDO, о котором Гамаева и Сунага то ли забыли, то ли не пожелали сказать. Решили, что испугается? Вроде ведь и талдычили нам учебники, что сны – лишь выхлопы мозга, немногим лучше дерьма или, скажем, пота; а всё равно мы видим в них что-то экзистенциальное, и если бы кто-нибудь пришёл к Тульину и предложил по сходной цене продать свои сны, он бы, наверное—

Он—

Чёрт с ним, с Сунагой, но Гамаева могла бы сказать и прямо. Уж она-то точно знала, что для него это не помеха.

Смарт снова рассыпался радугой напоминаний: через десять минут простоя водитель имеет право уехать, а если и не уедет, то дополнительная оплата – по бонусному тарифу, и не говорите, что вас не предупреждали, вы тыкнули галочку при логине.

Из общей вежливости в адрес человечества Тульин всё же повозюкал во рту зубной щёткой, но завтракать и так далее не стал. Вроде в BARDO стоял какой-то автомат с чипсами, да и вообще, не сахарный.

В коридоре он обнаружил, что не может найти ключи, и подумал, что это благовидный повод никуда не идти. Даже отыскал было в кармане смарт, но потом усмехнулся: Гамаева, пожалуй, знала о его жизни не всё, но что точно знала – так это что в квартире английский замок. Запирать его не требуется, выходишь – и он сам защёлкивается за спиной. Отговорка получится жалкой.

Поэтому на смарте Тульин отыскал не номер BARDO, а иконку приложения, чтобы позвонить на ключи, и спустился.

Последнее, чего он ожидал в такси, – это запах свежего хлеба, такой живой и золотистый, будто на заднем сиденье стояла печка. Впрочем, она бы сюда вписалась – к пёстрым вязаным чехлам на креслах и тапочкам с заячьими мордами на ногах водителя.

Водитель – водительница – оказалась женщиной лет двадцати пяти. «Вика Ивлева», – гласила карточка на приборной панели; девица на фотографии заламывала винтажную советскую таксистскую фуражку с таким видом, что было ясно: на фотографию она потратилась затем лишь, чтобы повесить её копию в приложении для знакомств. Пшеничные волосы рассыпались по плечам, лукавый взгляд сулил что-то туманное, но прекрасное, и рука Тульина почти дрогнула, когда он машинально сфоткал карточку – будто ему не для безопасности, а зачем-то ещё.

Смарт послушно подписал лицо – будто уже знал девицу.

Впрочем, любого из нас, кто ведёт в сети хоть какие-то аккаунты, смарты знают. Долго ли – распознать текст, подтянуть данные из социальной сети?

С того самого сайта знакомств, может.

Реальная Вика, впрочем, на свой роскошный портрет была и похожа, и нет. Будто Тульин не в такси сел, а случайно вломился в чужую квартиру – а там женщина в домашнем: волосы собраны в небрежный хвост, выцветшая футболка, короткие джинсы, тапки эти нелепые – закинутые тонкими лодыжками прямо на приборную панель. Рядом с ногами Вики на панели лежали два смарта: один показывал иероглифы, во второй она говорила – а третий был воткнут рядом с приборной панелью и показывал фид с какой-то камеры; приглядевшись, Тульин рассмотрел спящего младенца.

Руки Вики были заняты каким-то цветастым хитроплетением. Она скользнула по Тульину тёплым и кокетливым взглядом – такой бывает у девушки, с которой вы крутили роман на первом курсе и расстались давным-давно, запомнив друг друга живыми и красивыми.

– Отлично выглядите, – приветливо соврала Вика и вернулась к своему, видимо, китайскому.

Рядом с зеркалом заднего вида у неё висели чётки, две утяжелённые бусинами фотографии (какой-то мужчина и какая-то девушка) и цветастый вымышленный зверёк. Когда машина тронулась, все они дружно качнулись.

– 伤心, – сказал смарт.

– «Шан-синь», – мяукнула Вика. – Как «шансон». «Горевать». Ну что, хорошо вчера посидели?

Тульин даже не сразу сообразил, что она обращается к нему: слишком заворожен он был происходящим. Потом не сообразил, кто и где сидел. И только через пару секунд до него дошло, что спал он опять в уличном джемпере, перед выходом не переоделся, а если ничего не обоняет – то это только потому, что любой человек привык к собственным запахам. Не говоря уж о том, что от движения, даже плавного движения автомобиля, мутило его нынче знатно, а в глазах начинали мелькать зыбкие тени с камер видеонаблюдения.

А теперь, дети, объясните это незнакомой водительнице в двух словах – так, чтобы они не звучали как жалкие и нелепые оправдания.

Вика, впрочем, не смотрела на него осуждающе. Она вообще на него не смотрела, а вместо этого сосредоточенно нанизывала свои узлы.

Полуготовую фенечку – или что это – она приколола к джинсовой коленке.

– Аутентичное плетение из Непала, на Уделке по две пятьсот идут, – хмыкнула Вика, поймав взгляд Тульина. – Иногда по три даже. Брат продаёт. Ну вы знаете.

Плетение и правда выглядело узнаваемо – такое сейчас носили любители тульских пряников, голландского сыра и прочей аутентичности.

– Красиво.

– Возьмёте?

– Нет, спасибо. Не ношу фенечки.

Вика посмотрела на него странно долгим взглядом, но промолчала. Как будто собиралась заговорить о чём-то другом, но передумала.