Но чёрт возьми, если этот Шарп говорит правду…

На экране появился оппонент физиолога – вероятно, уже не впервые, но только теперь Даня его рассмотрел. Питер Робертсон, PhD in Social Sciences, Founder of the «Lucidity» Movement[6], был моложе и аккуратнее, в чёрном бодлоне и с пронзительными голубыми глазами, и хоть никакой религиозной символики на нём Даня не увидел, пасторский воротничок к этому бодлону так и просился. Оппонента Робертсон слушал со сдержанной печалью.

– Спасибо мистеру Шарпу за столь содержательную и подробную лекцию, – улыбнулся Робертсон, когда ведущая передала ему слово. – Жаль, что из-за ограничений регламента он не сумел вместить в своё выступление все подробности. Например, ему не удалось упомянуть, что клетки, подверженные бесконечному неограниченному делению, мы называем раковыми.

– Злокачественные клетки вредны не бесконечным делением, а тем, что… – воскликнул Шарп, но его микрофон, пискнув, умолк, и дальше он лишь смешно шевелил ртом, как рыба. Ведущая не стала ничего говорить и укоризненно покачала головой.

Робертсон мученически прикрыл глаза.

– Мистер Шарп, – сказал он тихо, – вы человек блестящей эрудиции, и я ни в коей мере не сомневаюсь в вашей добросовестности. А потому уверен, что вы не станете спорить с фактами. В злокачественных образованиях, в раковых образованиях неизбежно наблюдается теломеразная активность. Более того: некоторые современные методы борьбы с раком останавливают процесс малигнации, то есть их развитие, именно подавляя теломеразу. Посмотрите мне в глаза и скажите: я лгу? – Робертсон покосился на ведущую: – Пожалуйста, верните мистеру Шарпу микрофон, я готов поделиться с ним своим временем.

Шарп растерянно потеребил галстук. Кажется, он подбирал вежливые слова.

– Вы не лжёте, но намеренно создаёте неверное впечатление, – сказал он наконец; крупный план Робертсона на это обвинение отреагировал новой смиренной улыбкой. – Да, подавив теломеразу, можно остановить рост раковой опухоли. Но вредна опухоль не своим бессмертием, а тем, что неконтролируемое деление клеток ведёт к мутациям, нарушениям и так далее… Это как… вы предлагаете запретить ружья… нет, даже не так: предлагаете запретить все ножи только потому, что иногда ими можно убить. Да, если ввести такой запрет, ножевых ранений не станет. Но ведь и масло будет нечем мазать, и не в ножах тут проблема…

– Вы не вполне честны, – спокойно и твёрдо перебил Робертсон. – Посмотрите мне в глаза и скажите, что у человека, которому вы повысите теломеразную активность, не повысится вероятность онкологического заболевания.

Шарп покосился на ведущую, на зал, на оппонента. Вряд ли он был плохим оратором; но ему, кажется, сложно было сформулировать свою мысль так, чтобы его не поймали на неудачном слове.

– Повысится, – признал он наконец, и зал охнул. – Но послушайте, пожалуйста, подождите… Наука невозможна без риска. Прогресс невозможен без риска. Все наши эксперименты проводятся с осознанного согласия испытуемых, и возможные – вероятные – цели…

– …Не оправдывают средства, – холодно оборвал его Робертсон. – Что же касается осознанного согласия… тут позвольте мне прочитать небольшую лекцию. В конце концов, это уже моя сфера.

Титр на экране сообщил, что основанная Робертсоном некоммерческая организация Lucidity занимается как раз критикой, анализом и продвижением осознанного согласия – lucid consent (этот термин он ввёл сам). Зал оживлённо зашевелился. Проблема согласия ему, кажется, была ближе, чем апоптоз с теломеразой.

– Вы в начале своего выступления спрашивали нас: что такое смерть? Мой же вопрос – скромнее и наверняка покажется дорогим зрителям менее фундаментальным, но я не уверен, что это так. Что такое согласие? Что такое осознанное согласие? – Робертсон приложил руку к сердцу. – Я сейчас выражаюсь не в юридических терминах, но на простом, бытовом языке «согласие» означает готовность человека что-то сделать. С этим термином сомнений нет. Главный вопрос: что такое осознанность? Говоря, опять же, простым языком, осознанное согласие подразумевает, что человек, дающий оное, понимал, на что идёт.

– Пока что эксперименты вообще проводились только на сотрудниках нашей лаборатории, – поспешил заметить Шарп. – Уж они-то точно понимали! Но если вас волнует возможность внешнего аудита, то есть общество хочет убедиться, что испытуемые действительно в полной мере информированы, что ж, это резонное требование, и мы готовы разработать…

– О нет, – покачал головой Робертсон, – вы неверно меня поняли, мистер Шарп. Конечно, ваши сотрудники информированы. Но доводилось ли им уже бороться с раком?

– Что? – моргнул Шарп.

Робертсон снова печально улыбнулся.

– Позволю себе небольшое отступление. Вам, без сомнения, известно, что такое изнасилование: половой акт, произведённый без восторженного и внятно задекларированного согласия одной из сторон[7]. Тем не менее, и для вас это не секрет, не всякое «да» означает да. Общество давно согласилось с тем – и не подвергает сомнению, – что не все люди могут дать согласие. Дети, тинейджеры, люди с ментальными заболеваниями, расстройствами аутического спектра, люди в депрессии, состоянии алкогольного и наркотического опьянения, ментальные инвалиды, недееспособные люди и люди в состоянии аффекта… думаю, мне не нужно перечислять дальше. Вряд ли вы будете спорить с тем, что, даже если любой из этих людей говорит «да» в ответ на предложение секса, даже если кажется, что он или она согласны, полноценным согласием это не является.

Шарп скривился – кажется, ему и этот однозначный консенсус не казался таким уж однозначным, – но промолчал.

– Половой акт с человеком, неспособным дать согласие, является изнасилованием вне зависимости от того, кто и что сказал и какие эмоции испытывал, – продолжил Робертсон. – Это так называемое «статутное изнасилование»[8]. И этот консенсус возник не на пустом месте! Люди… – он опустил ресницы. – Понимаете, люди – в целом довольно наивные и импульсивные существа. Наши головы полны когнитивных искажений, нашим вниманием легко манипулировать. Выставляя при входе стенды определённого цвета, супермаркеты настраивают людей на то, чтоб они покупали продукты такого же окраса – это называется прайминг. В видеосюжетах мы легко упускаем, как меняется одежда героев, атрибуты, фон, если только их связывает логичный сюжет. Это всё – естественные несовершенства нашего разума, но именно поэтому мы должны быть крайне консервативны и осмотрительны в любых вопросах, касающихся ключевых доминант бытия: жизни, смерти, здоровья, секса. И даже если некто утверждает, что он согласен на определённый эксперимент, мы должны трижды задуматься, точно ли этот кто-то в полной мере понимает, на что соглашается.