Сейчас много шумят о знаменитом Скорцени, который-де хотел совершить какую-то диверсию против глав правительств. Однако мы все знали про него еще задолго до появления на тегеранском горизонте и приняли нужные меры предосторожности. Поэтому гаврик вернулся восвояси не солоно хлебавши.

У Черчилля охрана была невероятно шумливой, всегда с криком и грохотом вскакивала в машины и — гнала по улицам во весь дух! Оцепление располагалось на перекрестках с пулеметами, похожими на наши. Любопытные иранцы английского языка не понимали. Чтоб они дуриком не лезли под машины, охрана разговаривала с ними при помощи кованых ботинок.

На прощание Сталин посетил иранского шаха в зеркальном дворце, обнесенном двухметровой стеной. В знак уважения к вождю и нашей стране шах преподнес такой подарок, что Орлов с Туковым еле-еле дотащили его до машины.

Пока на конференции решались мировые вопросы, мы с Белеховым случайно обнаружили недалеко от зеркального дворца гарем. Тут же невольно страсть «захотели пить». И под этим предлогом проникли в душный барак, поделенный на засиженные мухами каморки, в которых ютились женщины разных возрастов и разной красоты. Одни скучающе бродили, другие работали, третьи лежали. Некоторых надсмотрщики почему-то охаживали длинными арапниками. Нам тоже чуть не досталось от бородача, который предложил немедленно покинуть владение их шахского величества. Бедные, несчастные красавицы… Кой черт им так завидовали?..

После конференции Сталин направился в Сталинград. Осмотрел разрушенный город, штаб Паулюса, на улицах — горы немецких касок. Вздохнул:

— Эх, горе-завоеватели… В касках-то головы были?.. А город мы выстроим красивее прежнего. С нашим народом все сделаем!

Поехали дальше по коридору среди развалин зданий и штабелей немецкой техники. Неожиданно машина Верховного столкнулась со встречной, шофером которой оказалась женщина. Сталин вышел. Увидев его, женщина перепугано заплакала. Сталин успокоил ее:

— Да вы не плачьте… Наша машина бронированная, а вы свою поправите.

Тут откуда-то налетела милиция. Сталин заступился:

— Вы ее не трогайте. Она не виновата.

Двинулись дальше… Домой.

Это может показаться невероятным — в самый разгар борьбы с фашизмом автозавод «ЗИС» разработал и выпустил образцы новых легковых машин. Летом сорок третьего года члены Политбюро осматривали сияющие лаком «ЗИС-110», «Победу» и «Москвич». Сталин буквально все ощупывал, садился за руль, проверяя, удобно ли будет шоферу в кабине. В заключение спросил:

Какая стоимость машин?

— «Победа» — шестнадцать, «Москвич»— одиннадцать, а «ЗИС» — семьдесят пять тысяч, — пояснил директор завода Лихачев.

— Дороговато, дороговато…

— Товарищ Сталин, мы дешевле не можем. Иначе потерпим банкротство.

— Ничего. Народ выдержал такую войну… Поэтому часть убытков государство возьмет на себя. После войны давайте запускать машины в серийное производство.

Так и случилось…

* * *

28 октября 1941 года в четыре часа дня у колонн Большого театра взорвалась полутонная бомба, разрушившая часть фасада. Воздушная волна вместе с обломками рамы и стекол швырнула меня через все фойе в стену. На другой стороне она вышибла окна в гостинице «Метрополь» и сорвала часть крыши. Погибло много прохожих. Сталин осмотрел воронку, повреждения колонн и фасада. После чего поехал в «Метрополь» к американскому послу.

Бомбежки Москвы продолжались еще долго. Опасность для театра оставалась прежней. Но после декабрьского разгрома фашистов началась подготовка к реставрации потолка. Его плафон украшали девять уже изрядно потускневших муз. Наши знаменитые художники и архитекторы предложили заменить их изображением первомайской демонстрации, укрепляющей дружбу народов.

Сталин не считал себя знатоком живописи, поэтому сдержанно отнесся к эскизам. Заместитель директора Петров принес их в Совнарком к Землячке, по порядку расставил в приемной. Землячка бдительно все оценила с близкого и дальнего расстояния, призадумалась и заключила:

— О-о, это плохо. Прав Иосиф Виссарионович. Оставим старые музы — они лучше. История не простит нам такую замену.

В марте 1943 года известный живописец Павел Корин с братьями и женой приступили к реставрации плафона, муз и орнамента. Работали круглыми сутками. Все следовало завершить к полному сбору труппы. А пока наиболее значительные концерты проходили в Кремле. Обычно после каждого Сталин просил артистов остаться, чтобы в спокойной обстановке внимательно послушать любого и оценить степень его подготовки. Эти ночные концерты артисты называли посиделками. Шел самый непринужденный разговор. Можно было выложить Сталину все, что на душе. Как-то Иван Семенович Козловский спросил:

— Товарищ Сталин, когда же освободят мою батьковщину и Киев?

— Киев — орешек покрепче… Но ничего, и его разгрызем, — пообещал тот.

Однажды после приема американской и английской делегаций Сталин поблагодарил всех артистов за труд и обратился к Давыдовой:

— Вы, Вера, интересная женщина. У вас хороший голос. Замечательно пели! Зачем же вам было надевать ультрамодный пояс? Вот Наталья Шпиллер тоже интересная женщина с превосходным голосом. Но она одета скромно. И это никому не бросалось в глаза.

Видимо, иностранные гости нашли, что Давыдова одета крикливо. А это не очень соответствовало официальному приему. Вдруг подскочила Ольга Лепешинская, громко воскликнув:

— Иосиф Виссарионович, вам понравилось, как я танцевала?

— Вертелись-то вы хорошо, но лучше вас танцевал Асаф Мессерер, — охладил ее Сталин.

На одном из приемов Александр Пирогов был в таком ударе, что Сталин поднес ему бокал. Осушив вино, Пирогов хотел поставить бокал на поднос, но Сталин возразил:

— Возьмите его на память как один из лучших певцов нашего времени!

На следующем ночном концерте блистали И. Козловский, С. Лемешев, М. Рейзен, В. Барсова, В. Михайлов, Д. Ойстрах. И хоть Сталин до слез хохотал, когда Рейзен исполнял «Блоху», все-таки лавры на этот раз достались А. Райкину. Положив руку на плечо, Сталин долго прохаживался с ним по фойе и о чем-то весело беседовал.

Некоторые члены правительства во время концертов громко разговаривали между собой. Это очень отражалось на самочувствии артистов, которые сразу невольно думали, будто плохо поют, а потому и впрямь сбивались… Но Сталин, всегда внимательный к исполнителям, никогда не позволял себе подобной бестактности. Зато не упускал возможность хоть что-то исправить, кому-то помочь. Так получилось с заслуженной артисткой А. Бышевской. До предела истощенная, она из последних сил пела арию Ярославны. Потом Сталин пальцем поманил ее к себе и укоризненно сказал:

— Александра Андреевна, вы очень исхудали. А по истории княгиня Ярославна должна быть солидней…

Бышевская со слезами призналась, что вместе с мужем, тенором Бобковым, теперь не имеют даже своего угла и временами просто голодают. Сталин успокаивающе погладил ее по руке, сказав: