позвала Гомера. Как и в первый раз, он пошел прямо на звук голоса. Как только подошел — я взяла его и усадила в коробку. Теперь мне показалось, что он озадачен: разве мы уже этого не делали? Тогда я опять перешла к мискам, и котик еще раз с удовольствием поел консервов. Я вновь поболтала пальцами в блюдце с водой, и Гомер опять начал швырять сухой корм. Я никак не могла понять: он сам получает удовольствие или хочет мне угодить? Пусть так, но для всех заинтересованных лиц будет лучше, если я отодвину блюдце с водой подальше от тарелки с сухим кормом. На этот раз, как только я поболтала пальцами в воде, Гомер подошел и начал пить. Скарлетт и Вашти, когда пили воду, обычно опускали голову прямо в центр блюдца. Гомер, как я заметила, старался прикасаться языком к внутреннему краю, чтобы в рот попадало две-три капли воды за раз. Тут я вспомнила, как в ветеринарной клинике он окунул мордочку в миску с водой. Так вот оно что: наверное, он боится, как бы неприятность не повторилась.

К этому моменту солнечное золото в квадрате моего окна сменилось фиолетовыми сумерками. Я услышала, как под окном остановилась машина Мелиссы. Входная дверь открылась и захлопнулась, а потом в дверь моей спальни тихонько постучали.

— Он уже здесь? — чуть слышно спросила Мелисса из-за двери. — Можно на него посмотреть?

— Давай, заходи! — ответила я, стараясь говорить как можно тише.

Мелисса чуть-чуть приоткрыла дверь, просунув голову в щель, и огляделась. Потом она открыла дверь пошире, и ее стройная фигура проскользнула внутрь, а дверь за ней беззвучно закрылась.

Гомер был занят тем, что обнюхивал изголовье кровати, но, услышав, как щелкнула дверь, повернулся в сторону Мелиссы и застыл. Его черная голова посреди белого пластикового конуса, не разбавленная никаким другим цветом, напоминала бархатно-черную сердцевину подсолнуха.

— О-о-ой! — прошептала Мелисса, зажимая рот рукой. — Какой же он маленький!

Она шагнула к Гомеру, а тот нерешительно попятился. Мелисса взглянула на меня: «Можно я его поглажу?»

Я хлопнула рукой по кровати рядом с собой, приглашая ее сесть.

— Посмотрим, что скажет Гомер, — ответила я.

Мне было любопытно, как он себя поведет. Обычно кошки опасаются незнакомцев — это самая типичная кошачья черта. А у Гомера были и свои причины держаться от них подальше. Однако, взяв его к себе, я сразу ощутила, что он дружелюбный — совсем не такой, как другие кошки.

Ну вот теперь и посмотрим.

Мелисса устроилась на кровати рядом со мной, и мы вдвоем затаили дыхание. Гомер медленно шел в нашу сторону.

— Молодец, Гомер, давай-давай!

Похоже, он не мог сообразить, как забраться с пола на кровать, откуда доносился мой голос. Котенок нерешительно вытянул лапку и вонзил коготки в покрывало, которое свисало до самого пола. Потом легонько потянул, словно проверяя его на прочность. Убедившись, что покрывало не поддается, он резко подтянулся — и оказался на кровати.

— Эй, Гомер, — проговорила Мелисса. Она легонько похлопала по покрывалу рядом с собой. — Иди сюда, поздороваемся!

Гомер протопал по кровати, широко расставляя лапы и болтая головой из стороны в сторону, какой-то взъерошенный после прыжка. Громко мурлыкая, он уложил передние лапки Мелиссе на ногу и приподнял голову, нюхая воздух вокруг нее. Мелисса легонько почесала ему за ушками и под подбородком, и он вдруг доверчиво прижался к ее руке и стал яростно тереться о ладонь. Словно, не имея глаз, он не мог испытать раздражения от этого жеста и ничто не мешало ему тереться всей мордочкой обо что угодно.

Не будет преувеличением сказать, что обычно я немножко побаивалась Мелиссу. Она всегда была мне хорошей подругой. В конце концов, она пустила меня к себе с двумя кошками, когда мы расстались с Джорджем, но я всегда ощущала в ней какой-то каменный, неколебимый стержень. В том, что она способна на сочувствие, я не сомневалась. Ведь Мелисса отдала благотворительным программам столько часов своей жизни, как никто другой. Но в чисто человеческом плане она могла быть очень жесткой. Ее мало трогали мои ежедневные страхи и сомнения. В этом был свой смысл: когда ты так красива и богата, как Мелисса, подобные страхи просто неуместны.

Но сейчас, когда она сидела и гладила Гомера, что-то в ней будто оттаяло. Ее лицо словно осветилось изнутри — я ее такой никогда не видела. Мы сидели, щелкая пультом телевизора и пытаясь найти свой сериал. Болтали ни о чем: как прошел ее день на работе, о вечеринке, куда мы были приглашены в конце недели. Но все это время она была полностью поглощена Гомером, который счастливо мурлыкал и гнездился у нее в ладонях.

В конце концов Гомер выбрался из рук Мелиссы и осторожненько прошлепал по кровати. Подойдя к краю, вытянув лапку и ощутив под ней пустоту, он явно озадачился. Моим первым желанием было просто подхватить его и опустить на пол. «Мне было бы так просто сделать это для него», — подумала я.

Однако он ничем не показал, что ждет помощи от меня или кого-нибудь другого. Он попятился назад, присел, изготовившись к прыжку, — и прыгнул изо всех сил. Шлепнулся на пол, и под его весом передние лапы слегка разъехались. Край конуса ударился о половицу и отскочил. Я вскрикнула, невольно закрывая лицо рукой. Но Гомер не пострадал. Через мгновение он пришел в себя, поднялся и потопал к своей миске. Меня несколько удивило и при этом невероятно обрадовало, что он точно запомнил ее расположение. Или, может, запах консервов указал ему точное направление. Говорят, у слепых остальные органы чувств становятся сверхчувствительными. Если это относится и к моему котенку — хотя у кошек обоняние и так прекрасно развито, — то я, по крайней мере, могу не сомневаться, что он сумеет сам отыскать миску и туалет.

— Скажи, тебе не кажется, что он ходит как-то неуверенно? — спросила Мелисса.

Мне действительно так казалось. Это тревожило, и я даже подумывала, не позвонить ли рано утром в клинику Пэтти. Но сделала вдох и проговорила:

— Нет. Я думаю… Я думаю, это из-за конуса, который у него на шее.

Я не хотела признаваться, что волнуюсь. Исходила из порочной логики, согласно которой сказать, что ты не волнуешься,