чувственности и в возможно большем приближении к Божеству. Человек, по его мнению, должен желать и ожидать, прежде всего, возможно скорейшего и совершеннейшего отрешения от уз тела, а не утешать себя надеждами, что душа, освободившись некогда от телесных оков, снова возвратится в них… Вторичное возвращение души на землю и ее поселение на ней, по взгляду Оригена, должно быть для нее самым тяжким бременем и даже осквернением»62.

Мы видим, что амилленаристы сами о себе свидетельствуют: они опираются на «личный высокий интеллектуальный и образовательный уровень», на авторитет Оригена и греческой философии, но не на Предание Церкви. Что и говорить: творчество древнегреческих философов входит в «духовную сокровищницу человечества». Однако, при чем здесь христианство? Разве не Предание Церкви задает ориентиры богословию?

Совершенно очевидно стремление Оригена связать святоотеческий «хилиазм» с хилиазмом еретическим, дабы легче опровергнуть его. Вот как об этом пишет современный исследователь Войтенко: «Почему Ориген пишет о крайностях? Возможно, что здесь (во 2-й книге «О началах» — В. М.) он полемизирует именно с теми, кто придерживался крайних взглядов. Однако, если вспомнить, что идея земного "тысячелетнего царства" была для Оригена абсолютно неприемлема, то можно предположить и иное: ему были известны и другие взгляды на "тысячелетие", но он выбрал наиболее радикальные, чтобы опровергнуть эту идею в принципе. Это необходимо иметь в виду и по другой причине: все исторические сведения о милленаризме в Египте середины III в. мы получаем от двух верных последователей Оригена, свт. Дионисия Александрийского и Евсевия Кессарийского, для которых представления о земном царстве Христа в конце времен были вздором»63. Анализируя те данные о диспуте с последователями епископа Непота, что приводит Евсевий, Войтенко приходит к выводу, что «богословский спор завершился каким-то консенсусом, и свт. Дионисий согласился с некоторыми мнениями оппонентов — правда, нам трудно судить о масштабах уступок»64. Пожалуй, это предположение верное: нет оснований для того, чтобы приписывать свт. Дионисию любовное пристрастие к греческой философии…

В связи со сказанным, не удивительно, что «нищие духом», опирающиеся на Предание Церкви, более восприимчивы к святоотеческому учению о «тысяче лет». Греческая же философия, «проникая в Церковь», насаждала «отрицательное и враждебное отношение» к учению Церкви о «первом воскресении». И вообще, что это за феномен такой — древнегреческая философия? Думается, не будет преувеличением утверждение, что греческая философия, в особенности философия Платона, — это не что иное, как «языческое богословие». Конечно, отсюда нельзя делать вывод о недопустимости использования каких-то чисто технических наработок «богословского аппарата» «языческого богословия». Перегибом является не учение св. Иринея о «первом воскресении»: какой может быть перегиб в «главном русле церковного Предания»? Явным перегибом является отрицание его, ибо оно (отрицание) находит опору в древнегреческой философии, в «личном высоком интелектуальном уровне», а не в Предании Церкви. Это отрицание еще можно понять, когда оно, как в случае с ревностью св. Дионисия Александрийского или мнением блаженных Августина и Иеронима, преследует цель икономии. В противном случае — это, по слову Иринея Лионского, явное «увлечение еретическими речами». Как представляется, нет ни малейших оснований для сомнения в том, что св. Ириней является верным церковным свидетелем святоотеческого учения о «тысяче лет».

Кое-кто в качестве аргумента против этого приводит то место из творения св. Иринея, где он высказывает частное богословское мнение о том, что Христу было около пятидесяти лет ко времени распятия65. Вот, мол, святой Ириней и на Апостолов ссылается при этом… Но это предание касается, если можно так выразиться, «исторических фактов», а не учения веры. Это с одной стороны. С другой стороны, ничего удивительного в самом этом предании нет, поскольку, вне всякого сомнения, св. Ириней прав: «Он прошел чрез все возрасты, — сделался младенцем для младенцев, и освятил их; сделался малым для малых, и освятил имеющих такой возраст, вместе с тем подав им пример благочестия, правоты и послушания; сделался юношею для юношей, являясь для них образцом и освящая их для Господа. Он был также старцем для старцев, дабы по всему явиться совершенным учителем, — не только по изъяснению истины, но и по возрасту…»66. И чуть далее св. Ириней объясняет важность этого с точки зрения психологии: «…Как бы Он учил, если не имел учительского возраста?»67

Вывод отсюда может быть следующий. Действительно, Апостолы сообщили пресвитерам, от которых это услышал св. Ириней, что Христу на вид было больше сорока, то есть Он выглядел старше своих лет. А так как Апостол Лука сообщает, что «Иисус, начиная [Свое служение], был лет тридцати» (Лук. 3:23), то отсюда св. Ириней высказал частное мнение: раз человеческой природе Христа на вид было далеко за сорок лет к моменту распятия, стало быть, продолжительность Его общественного служения была значительно больше. К такому выводу, несомненно, подталкивал и невероятный для человеческого ума объем дел, совершенных Христом за три с половиною года: «Многое и другое сотворил Иисус; но, если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг» (Ин. 21:25). В том, что Христос выглядел значительно старше своих лет, ничего удивительного нет, так как о Своем возрасте Христос так сказал иудеям: «истинно, истинно говорю вам: прежде нежели был Авраам, Я есмь» (Ин. 8, 58). То есть Он имел на это право: выглядеть «совершенным учителем» и внешне. История с этим частным мнением показывает, как почтительно относился св. Ириней к апостольскому преданию, что, на наш взгляд, лишь подчеркивает его достоинство как неподкупного свидетеля Священного Предания, в том числе и относящегося к Апокалипсису.

Автор статьи «Ириней епископ Лионский» в Православной Энциклопедии68, в продолжение политики борьбы с Преданием по вопросу святоотеческого «хилиазма», приводит следующее рассуждение исследователей об отношении к Преданию св. Иринея: «В учении И. выделяют Предания двоякого рода: те Предания, к-рые И. почитает несомненной истиной Церкви, он называет Преданиями апостольскими и церковными (т. е. к-рые через преемство пресвитеров хранятся в Церкви). Др. группу составляют Предания, к-рые имеют признак апостольства, но к-рые И., по-видимому, не считает общецерковными.

К 1-й группе относится правило истины (regula veritatis), к-рое исповедуется при крещении… Библейскую основу его И. видит в Евангелии от Иоанна, прежде всего в прологе. <…> В др. группу Преданий, — продолжает автор статьи в Православной Энциклопедии, — включаются те, к-рые, хотя и сообщаются как предания пресвитеров, возводятся к апостолам, но не считаются церковными, т. е. переходящими через преемство епископов и повсюду согласными себе. К ним относится, напр., утверждение, что время земного служения Христа продолжалось более 10 лет