– А три дня назад ты тоже сидел у окна?

– Это когда коллекционера ограбили?

– Верно. Только откуда ты про коллекционера знаешь?

– Так ведь все знают, – удивленно ответил Федор. – А еще я в Интернете прочитал.

– Так ты был у окна?

– В это время я уроки делал… Тоже у самого окна.

– Вот даже как, – невольно подался вперед майор. Целый день искал нужного свидетеля, а он, оказывается, совсем рядом находился. – И что же ты видел?

– Видел, как машина подъехала. Микроавтобус светлый. Вот только марку его не рассмотрел. Далековато все-таки. Но вроде бы какая-то японская марка. Сначала из машины вышли трое мужчин в спортивных костюмах. А минут через десять и водитель. Только он никуда не ходил, все время во дворе был.

– Ты запомнил, как они выглядели? – слегка волнуясь, спросил Золотницкий.

– Не очень, – слегка поморщился Федор. – У них бейсболки на голове были, они лица прятали. Помню только, что один небольшого роста и ходил как-то вразвалочку. Так обычно моряки ходят. А другой – на голову выше его, но худой какой-то. Потом из машины еще один вышел, мне показалось, что он постарше и хромал немного.

– Может, ты заметил в их внешности что-то особенное? Какие-нибудь шрамы на лице или ожоги? Мало ли чего бывает.

– Далековато было, – повторил Федор, – отсюда трудно рассмотреть.

– И что же было потом?

– Ничего особенного. Они сложили вещи у машины, а потом быстро загрузились и уехали.

– А много было тюков?

– Может, шесть, может, немного больше. Когда они выходили, так этими тюками просто обвешаны были. А вот хромой в сумках нес что-то хрупкое. Может, вазу какую-то… или еще что-то бьющееся. Это я сразу понял. Шел он осторожно, но не потому, что боялся споткнуться, а чтобы не расколотить.

– А что за сумки были?

– Простые такие. Спортивные. Большие. В них можно много чего положить.

– Понятно.

– Я вам помог? – с надеждой спросил Федя.

– Очень помог! – Золотницкий вытащил визитку и протянул ему: – Вот что, Федя, если что-нибудь вспомнишь, позвони вот по этому телефону.

– Обязательно позвоню, – кивнул паренек и бережно положил визитку в карман.

Лечение заняло десять дней. Спрятанный от внешнего мира за стенами больницы и отгороженный толпой сестричек и врачей, Феоктистов постоянно был на связи с майором Хабаковым, рассчитывая, что дело хоть как-то продвинется. Но майор неизменно отвечал:

– Ищем!

Первое время, уперевшись взглядом в потолок, Потап Викторович пытался отстраниться от обрушившихся на него проблем, а когда понял, что из этого ничего не получается, ускоренно завершил лечение и покинул больницу.

Протопав сто метров, он сунул руку в карман и вытащил из него небольшой кусочек черной материи, сложенный вчетверо. Еще недавно он верил в его магическую силу, считая, что тот приносит ему удачу. «Подвел, не уберег от беды», – с горечью подумал Феоктистов и без сожаления швырнул провинившийся талисман в темный зев урны.

Вот теперь все должно пойти по-другому.

Дома его встретила Надежда – участливая, мягкая. Она буквально растопила его душевную боль, окружила мужа заботой и старалась предугадать малейшее его желание. В какой-то момент Потап Викторович даже поймал себя на том, что чашка хорошо заваренного кофе, поданная руками любимой женушки, его интересует куда больше, чем сокровища, накопленные за тридцать лет жизни. Он даже научился равнодушно посматривать на публикации, посвященные ограблению его квартиры (а их набралось в последнее время предостаточно), и спокойно отнесся к передаче о его коллекции, где эксперт Эрмитажа взволнованно и очень эмоционально рассказывал о пропавших полотнах.

Выключил телевизор и лег спать. Вот только уснуть ему в эту ночь так и не удалось. Прозвеневший в полночь звонок принес в израненную душу тревожное смятение.

– Потап? – услышал Феоктистов взволнованный голос.

– Он самый. Кто это?

– Это тебя Петр Лопухин-Татищев беспокоит, – продолжал все тот же взволнованный голос.

– Слушаю тебя, Петр.

– Даже не представляю, как ты все это пережил. Не знаю, чем тебя утешить. Это надо же такому случиться!

Первая мысль, посетившая Феоктистова, – шарахнуть тяжеленную трубку о край мраморного стола, чтобы она разлетелась на кусочки. Но уже в следующую секунду он решил не горячиться: антикварная утварь к его душевному состоянию отношения не имеет, так что следует держать себя в руках.

– Успокаивать не нужно… Я уже как-то адаптировался к своему нынешнему положению… Надеюсь, что коллекция все-таки будет найдена. Поисками очень активно занимается полиция.

В ответ раздался громкий хохот, показавшийся Феоктистову в какой-то момент оскорбительным.

– Потап! – отсмеявшись, произнес Петр. – Ты всерьез в это веришь? Полиция просто ничего делать не станет. Ее нужно заинтересовать. Не обижайся на меня, но даже английская полиция не оторвет задницу от стула, если им это не будет выгодно. Я уже не говорю о российской!

– И что ты предлагаешь? Самому заняться поисками коллекции, так, что ли?

– Именно это я и предлагаю. Пройдись по антикварным лавкам и лично убедись, что твоих вещей там нет.

Петра Лопухина-Татищева Феоктистов знал без малого десять лет. Он был такой же страстный коллекционер, как и он сам. Собственно, на этой почве они познакомились и плотно сошлись в последние годы.

В действительности настоящая фамилия Петра – Лопушков, но, войдя в совершеннолетие, он поменял ее на звучную Лопухин и теперь представлялся не иначе как отпрыском светлейшего князя, даже держался с соответствующим размахом. Вторая его фамилия была Татищев, доставшаяся от приемных родителей, проживавших в Великобритании.

Вот здесь сыграл свою роль счастливый случай…

Бездетные состарившиеся аристократы на склоне лет решили усыновить русского мальчика из России. Их выбор пал на голубоглазого сироту с дурной наследственностью – оба его родителя отбывали срок за мошенничество. Оформив в кратчайший срок документы, они увезли его в роскошный особняк в пригороде Лондона. Получив хорошее образование в Оксфорде, Лопушков не проработал и дня – к чему же напрягаться, когда покойные родители оставили богатое наследство с многочисленной недвижимостью по всему миру. В чем он действительно преуспел, так это в коллекционировании, так же, как и покойный приемный батюшка, Лопухин-Татищев всерьез интересовался фламандцами, превратив один из своих загородных замков в настоящий музей живописи. Но если приемный родитель, в силу природного аристократизма, собирал картины, чтобы соответствовать духу времени, и нередко являлся щедрым меценатом, то Петр, исходя из природной авантюрной наклонности, сумел сделать из картин хороший бизнес, преумножая и без того немалое состояние.