образование должно было быть оконченным. Ну, может быть, еще я бы выучилась варить постные щи и шить на машинке. Все.

Для меня целым событием был выход на базар. Мать цепко держала меня за руку, а я по возможности старалась не глазеть по сторонам. Это было очень сложно. И стоило мне поднять глаза на какой-нибудь яркий прилавок с развалами игрушек, одежды или даже обычной посуды, мать тут же дергала меня за руку, будто собираясь выдернуть ее из суставов. Хотя, может быть, так оно и было.

Мне купили платье. Тогда оно казалось очень красивым. Темно-синее, на целую ладонь выше щиколотки. С блестящей металлической пуговкой на воротнике сзади. Пуговку мать дома отпорола и пришила на ее место обычную черную. Куда она дела ту красивую, я не знала и втайне вздыхала. Еще мне купили портфель. Тоже темный. На нем была нарисована какая-то совершенно фантастическая машинка. Такие не ездили по нашей деревне. Отец тщательно соскреб ее, оставив на этом месте уродливое размазанное пятно.

Прилежно сидя за столом, я, что хватало легких, вдыхала запах купленных тетрадей. Зеленые обложки и поля, которые требовалось расчертить красным карандашом. Одна шариковая ручка. Один простой карандаш. Короткая деревянная линейка, которую я побаивалась.

И это все для меня! Столько обновок мне не доставалось никогда. Совершенное богатство. Вполне легальное, не как тот осколок фарфоровой тарелки с цветочком, который я нашла на улице год назад. Тогда мать брала меня, чтобы купить башмаки. Я долго любовалась на тонкую роспись на белом треугольном осколке. А потом это увидел отец, и меня ожидала всенощная одиночная служба, чтобы замаливать свой грех.

Наверное, в тот день, первого сентября, я стала взрослой. В семь лет. Мне велели одеться в черные колготки, черные, почти мальчишечьи туфли, в новое темно-синее платье. Никаких белых бантов. Никаких гольфиков с оборочкой. Никаких цветов для первой учительницы. Никакого праздника.

Я, собственно, не осознавала, что вот этот день должен стать для меня праздником. Мне следовало просто идти в школу. Неведомое и немного пугающее место, к которому меня совершенно никак не готовили.

Мать выставила меня за ворота и сказала идти. Сопровождать меня в этом важном деле никто не собирался. Впервые я оказалась предоставлена самой себе. Относительно, конечно.

Где располагается школа, я примерно представляла. Вцепившись в лямки новенького, такого красивого, как мне казалось, портфеля, я зашагала по улице. Пару раз оглянулась, но наша калитка так и осталась запертой.

А потом я увидела своих будущих одноклассников. Впереди шла красивая женщина и вела за руки красивых девочек. Они были так похожи друг на друга, что я не поверила сама себе. Долгое время существование близнецов было для меня чудом.

Они шли такие яркие! Их волосы были чуть завиты и шикарными локонами спадали на плечи. У обеих были огромные воздушные банты на головах. Такого белого цвета, что слепили на солнце глаза. И нарядные белые блузочки. И туфельки с пряжками. И розовые ранцы с картинками, которые почему-то никто и не подумал стирать. А еще эти девочки несли по маленькому букетику астр. Большие бутоны, фиолетовые, розовые, желтые, покачивались в такт их шагам.

Я, завороженная красотой, шла за ними. И чем ближе мы подходили к школе, откуда неслась музыка, тем больше нарядных, шумных, веселых людей мне встречалось.

С каждым шагом мне становилось нехорошо. Мне стало так страшно, что я хотела уже повернуться и побежать домой. И никогда больше не выходить за порог.

Все казалось странным и непонятным. И эти люди, и флажки, украшающие школьное крыльцо, и веселые песни с непонятными словами. Я была чужой здесь.

Чужой и уродливой. Я поняла это. Ведь никто, кроме меня, не пришел в черном. Волосы просто собраны в косу и схвачены обычной резинкой.

Я стояла у ворот школы, не в силах идти дальше. На глазах выступили слезы, защипало в носу.

Маленькая потерянная девочка, которой точно не было здесь места. Люди обходили меня, как неудобно растущее дерево. Кто-то оборачивался. Кто-то из детей тыкал в мою сторону пальцем и смеялся. Взрослые неодобрительно покачивали головой.

Какая-то женщина вышла на крыльцо и строгим взглядом обвела школьный двор. Я все еще стояла у ворот, не решаясь ни войти, ни сбежать. Это была моя первая учительница. Она быстро подошла ко мне, спросила фамилию и повела в класс. Наверное, как я поняла позже, ей про меня кто-то рассказал.

На первой школьной фотографии я стояла в последнем ряду с самого края, так что левый рукав даже не вошел в кадр. Впрочем, на последующих фотографиях я тоже не была в центре.

Так начались мои школьные годы.

* * *

– Неужели ваши родители игнорировали школу? Ведь есть же все эти родительские собрания, внеклассные мероприятия?

– О! Моя мать только однажды переступила порог школы. На третьей неделе моего первого класса. И лишь потому, что я в который раз передала ей слова учительницы про форму для физкультуры.

– Что бы ни говорили, а физкультура нужна. Тем более в начальной школе. Нужно же куда-то девать столько энергии.

– Моя мать могла бы с вами поспорить, – криво усмехнулась Лина. – И готова спорить на что угодно, вы бы этот спор проиграли. Потому что, когда она вышла от директора, моя классная забыла про форму и про спорт для меня.

Валентин Игоревич поправил на переносице очки в золоченой оправе.

– Хорошо, оставим пока спорт. А как вас воспринял коллектив? И как вы адаптировались в детской компании?

– Я понятия не имела, что значит дружить. Никогда прежде меня не окружало столько разных, чужих людей. Говорю же, меня высадили если не на другой планете, то уж точно на другом острове.

* * *

– Меня посадили на последнюю парту. Это вышло само собой, ведь я, мягко говоря, опоздала на самый первый урок. Я сидела и ошалело озиралась. Оказалось, существуют яркие цвета, которыми можно покрасить стены. Есть большие светлые окна, закрытые лишь прозрачным тюлем. А цветы могут расти в помещении в горшках. Все мне казалось частью какого-то сна.

Учительница стояла у доски и писала по ней мелом. Белые буквы на коричневом фоне. Это было так красиво. Она спросила, кто может прочитать написанное. Я шепотом, себе под нос, прочитала. Но так и не решилась повысить голос, чтобы она меня услышала. Потому что повышать голос – грех.

Когда прозвучал звонок, от звука которого я вздрогнула всем телом, дети сорвались со своих мест. Они носились по классу, задирали друг друга, знакомились. Подходили к