– С каждым случается, – сказал он. – Не тушуйся.

Помолчав, он добавил:

– Идем поглядим, что тут и как, пока нас снова не заставили пристегнуться.

Я последовал за ним. Он был не из тех, кого я выбрал бы себе в друзья, но, по крайней мере, хоть какое-то знакомое лицо. Мы добрались до люка, ведшего на следующую палубу, и я уже собирался в него вплыть, но Джонс меня остановил.

– Пойдем в рубку управления, – предложил он.

– Что? Да нас же туда не пустят!

– Попытка не пытка. Идем.

Мы вернулись назад и преодолели короткий коридор, заканчивавшийся дверью с надписью: «РУБКА УПРАВЛЕНИЯ – ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН!» Кто-то написал ниже: «Это к тебе относится!!!», а кто-то еще добавил: «К кому? Ко мне?»

Джонс попробовал открыть дверь, но та оказалась заперта. Рядом была кнопка, и он на нее нажал.

Дверь открылась, и мы оказались лицом к лицу с человеком с двумя полосками на воротнике. Позади него сидел мужчина постарше и с четырьмя полосками.

– Кто там, Сэм? – крикнул он. – Скажи им, что мы не на рынке.

– Чего вам надо, ребята? – спросил первый.

– Сэр, – ответил Джонс, – мы интересуемся астронавигацией. Разрешите нам побывать в рубке управления?

Поняв, что он сейчас все испортит, я уже повернулся, собираясь уйти, но пожилой бросил:

– Пустяки, Сэм, пускай заходят!

– Как скажешь, шкипер, – пожал плечами молодой.

Мы вошли, и капитан сказал:

– Держитесь за что-нибудь, чтобы не парить вокруг. И ничего не трогайте, или я вам уши оборву. Так кто вы такие?

Мы ответили.

– Рад познакомиться, Хэнк. И с тобой тоже, Билл. Добро пожаловать на борт, – поприветствовал он нас и дотронулся до вновь вылезшего рукава моей формы. – Сынок, у тебя исподнее наружу торчит.

Покраснев, я объяснил, как на мне оказалась эта форма. Он рассмеялся.

– Так ты смошенничал, чтобы ее протащить? Забавно – да, Сэм? Хотите кофе?

Они ели сэндвичи и пили кофе – естественно, не из чашек, а из маленьких пластиковых мешочков вроде тех, из которых поят младенцев. На мешочках даже имелись соски. Я ответил – нет, спасибо. Хотя после укола мисс Эндрюс я и почувствовал себя лучше, но все же не настолько. Хэнк Джонс тоже отказался.

В рубке управления не было никаких иллюминаторов, только большой телевизионный экран на переборке со стороны носа, но он был выключен. Интересно, что бы подумала миссис Тарбаттон, если бы знала, что капитан не видит, куда мы летим, и его это, похоже, нисколько не волнует?

Я спросил его про иллюминаторы. Он ответил, что это чисто для туристов.

– Что бы ты стал делать с иллюминатором, даже если бы он у тебя был? – спросил он. – Высунул бы голову в окно и смотрел на дорожные указатели? Мы и так можем видеть все, что требуется. Сэм, включи видео и покажи ребятам.

– Есть, шкипер.

Молодой подплыл к койке и начал щелкать переключателями, оставив свой сэндвич висеть в воздухе.

Я огляделся. Рубка имела круглую форму, и тот ее конец, с которого мы вошли, был больше другого – она находилась практически в носу корабля, и борта сходились вместе. В рубке стояли две койки, одна для пилота, а другая для второго пилота, у самой стены, отделявшей рубку от пассажирских отсеков. Большую часть пространства между койками занимал компьютер.

Койки были куда удобнее, чем пассажирские, – они имели форму тела и позволяли приподнимать колени, голову и спину подобно больничной кровати, а также были снабжены подлокотниками, поддерживавшими руки над приборами. Посередине над каждой койкой изгибалась дугой приборная панель. Лежащий на койке мог наблюдать за циферблатами и прочим, даже когда перегрузка вдавливала его голову в подушки.

Засветился телевизионный экран, и мы увидели заполнявшую бо́льшую его часть Землю.

– Это вид с кормы, – сказал второй пилот, – с телекамеры в хвосте. Мы направляем их во все стороны. Теперь попробуем вид спереди.

Он что-то нажал, но ничего не появилось, кроме нескольких крошечных точек – вероятно, звезд. Хэнк сказал, что в иллюминатор их видно намного больше.

– Никто не смотрит на звезды на экране, – ответил второй пилот. – Когда нужно увидеть звезды, мы используем целостат. Вот так…

Он лег на койку и, протянув руку за голову, придвинул к лицу какое-то устройство с окуляром, резиновый кожух которого полностью закрывал один глаз. «Целостат» – всего лишь научное название телескопа с встроенным в него перископом. Пилот не стал предлагать нам в него посмотреть, и я взглянул на приборную панель. На ней виднелось несколько радаров, какие можно найти на любом атмосферном летательном аппарате, даже на вертолете, и множество других приборов. О большинстве из них я не имел ни малейшего понятия, хотя некоторые выглядели достаточно очевидно, вроде датчика скорости приближения, температуры сопла, коэффициента массы, скорости истечения и прочего.

– Смотрите, – сказал второй пилот.

Он что-то сделал на своем пульте, и одна из маленьких точек на телеэкране ярко вспыхнула, несколько раз моргнула и погасла.

– Это Супра-Нью-Йорк – я заставил сработать ее радарный маяк. Вы видите его вовсе не по телевидению – это сигнал радара, вызванный на тот же самый экран…

Он снова повозился с кнопками, и мигнул еще один огонек – две продолжительные вспышки и одна короткая.

– …а вон там строят «Звездный скиталец».

– А где «Мэйфлауэр»? – спросил Хэнк.

– Хочешь увидеть, куда летишь?

Пилот снова коснулся кнопок, и в стороне от нас появился еще один огонек, вспыхивавший группами по три.

Я сказал, что не очень похоже, будто мы летим именно туда. На этот раз ответил капитан:

– Мы летим стороной, мимо всего этого увеселительного парка. Хватит, Сэм. Заблокируй свою панель.

Мы вернулись туда, где капитан продолжал есть свой сэндвич.

– Ты скаут-орел?[2] – спросил он меня.

Я ответил утвердительно, и Хэнк тоже.

– Сколько вам было лет, когда вы получили это звание? – поинтересовался капитан.

Я сказал, что мне было тринадцать, а Хэнк – что двенадцать. Капитан заявил, что сам получил звание скаута-орла в одиннадцать лет. Что касается меня, то я не поверил ни тому ни другому.

Капитан сказал, что завидует нам обоим, поскольку мы летим на Ганимед. Второй пилот поинтересовался, чему тут, собственно, завидовать.