Центральный цилиндр окружали жилые палубы – палуба А под самой обшивкой корабля, под ней палуба В, дальше палуба С, а потолок палубы D одновременно являлся внешней стеной трюма. На палубе D располагались столовые, камбуз, комнаты отдыха, изолятор и тому подобное, а три внешние палубы занимали кубрики и каюты. На палубе А через каждые десять или пятнадцать футов шли ступеньки, поскольку она была вписана во внешний контур корабля, и потолки на ней имели разную высоту. В самой дальней к корме части палубы А расстояние от пола до потолка составляло всего около шести футов, и там жили дети помладше, в то время как в самой широкой части корабля потолки на палубе А находились на высоте двенадцати или тринадцати футов.

Изнутри корабля трудно было понять его устройство – он не только был разделен переборками, но и вызванная вращением искусственная гравитация сбивала с толку. В любом месте палубы, где бы ты ни стоял, она казалась ровной, но резко уходила вверх впереди и позади. Однако до искривленной части дойти было невозможно – если ты продолжал идти вперед, палуба все так же выглядела ровной. Пройдя достаточно далеко, можно было описать круг и вернуться в начальную точку, совершив путешествие по всему кораблю.

Я никогда бы сам этого не сообразил, если бы мистер Ортега не набросал для нас схематический рисунок.

Мистер Ортега рассказал нам, что корабль совершает три и шесть десятых оборота в минуту, или двести шестнадцать полных оборотов в час, чего вполне достаточно, чтобы центробежная сила на палубе В составила одну треть «же». Палуба В находилась в семидесяти пяти футах от оси «Мэйфлауэра»; палуба А, где жил я, располагалась дальше, и сила тяжести там составляла где-то на десятую долю больше, а на палубе С, соответственно, на столько же меньше. На палубе D она была намного ниже, и если внезапно встать из-за стола в столовой, могла закружиться голова.

Рубка управления находилась на самой оси, и там можно было парить в невесомости, даже когда корабль вращался. По крайней мере, так мне говорили – внутрь меня ни разу не пустили.

Вращение корабля создавало еще один странный эффект: все окружающее располагалось «внизу» в том смысле, что единственным местом, где можно было разместить иллюминаторы, являлся пол палубы А, и именно там они и находились – четыре больших иллюминатора, каждый в своем отдельном отсеке.

Мистер Ортега показал нам одну из этих смотровых галерей. Иллюминатор представлял собой большую круглую кварцевую плиту в полу, с ограждением вокруг.

Первые вошедшие направились прямо к ограждению, но тут же попятились. Две девочки взвизгнули. Протолкавшись вперед, я взглянул вниз… и обнаружил, что смотрю прямо во вселенскую бездну, простиравшуюся на миллионы миль.

Я не попятился, – как говорит Джордж, я скорее акробат, чем акрофоб[3], – но все же вцепился в ограждение. Вряд ли кому-то хотелось бы свалиться с такой высоты. Обработанный кварц не давал отражения, и казалось, будто между тобой и потусторонним миром ничего нет.

Из-за вращения корабля звезды плыли перед иллюминатором, отчего становилось только хуже. Слева вынырнул ковш Большой Медведицы, проследовал почти подо мной и ускользнул вправо, чтобы несколько секунд спустя появиться снова.

– Пожалуй, с меня хватит, – сказал я и уступил место другому желающему, но, похоже, никто особо больше не рвался.

Потом мы прошли через гидропонную ферму, но там не было ничего интересного – просто растения, производившие кислород для нашего дыхания. В основном это были водоросли, но имелись также и грядки с овощами. Я поинтересовался, как существовали растения до того, как на борту появились пассажиры, и мистер Ортега показал на кран для подачи углекислого газа на стене.

– Естественно, приходилось их снабжать.

Мне следовало догадаться и самому – простая арифметика.

Главный инженер повел нас обратно в одну из столовых. Мы сели, и он рассказал о реакторе.

Мистер Ортега поведал нам, что эволюция космических кораблей проходила в три этапа. Первыми стали ракеты на химическом топливе, не слишком отличавшиеся от больших немецких военных ракет времен Второй мировой войны, только многоступенчатые.

– Вы, ребята, молоды и не видели подобных ракет, – сказал он, – но они были самыми большими из когда-либо построенных космических кораблей – из-за своей крайней неэффективности. Как вам всем известно, первая ракета, достигшая Луны, была четырехступенчатой. Длина ее последней ступени почти равнялась длине «Мэйфлауэра», но ее полезная нагрузка составляла меньше тонны.

Эволюция космических кораблей характеризуется тем, что корабли уменьшались в размерах, вместо того чтобы увеличиваться. Следующей стадией развития стала ракета на атомной энергии. Это был немалый шаг вперед – отпала нужда в ступенях, и корабль типа «Дедала» мог стартовать с Земли даже без катапульты, а тем более дополнительных ступеней и долететь до Луны или даже до Марса. Но подобные корабли по-прежнему обладали недостатками ракет – они зависели от атомного реактора, который разогревал реактивную массу и выбрасывал ее через сопло, так же как их предшественники зависели от химического топлива, использовавшегося для той же цели.

Последним этапом эволюции стали корабли на преобразователях массы, такие как «Мэйфлауэр», и, вероятно, на этом она заканчивается – корабль на преобразователях массы теоретически способен достичь скорости света. Взять, к примеру, наш полет – мы разгонялись с ускорением в один «же» примерно четыре часа двадцать минут, набрав скорость свыше девяноста миль в секунду. Если бы мы двигались с таким же ускорением чуть меньше года, то приблизились бы к скорости света.

Кораблю на преобразователях массы вполне хватит для этого энергии. При стопроцентной эффективности потребуется около одного процента его массы в качестве энергии и еще один процент в качестве реактивной массы. Именно так станет летать «Звездный скиталец», когда он будет достроен.

Кто-то из детей помладше поднял руку:

– Мистер главный инженер?

– Да, сынок?

– А что, если он пролетит так еще несколько недель и преодолеет скорость света?

– Не получится, – покачал головой мистер Ортега.

– Почему, сэр?

– Насколько ты силен в математике, сынок?

– Не больше, чем учат в школе, – ответил мальчик.

– Боюсь, в таком случае что-либо объяснять не имеет смысла. Просто поверь мне на слово: ученые уверены, что это невозможно.

Меня не раз беспокоил именно этот вопрос. Почему нельзя лететь быстрее света? Конечно, я знал про все те научные разговоры, будто уравнения Эйнштейна доказывают, что скорость быстрее света – бессмысленная величина вроде веса песни или цвета звука, поскольку она включает в себя квадратный корень из минус единицы. Но все это лишь теория, а если то, что мы изучали по истории науки, хоть что-то значит, ученые меняют свои теории столь же часто, как змея кожу. Я поднял руку.