– Свое время я уже отработала. За дополнительное – двойнойтариф.

– Сегодня субботник. Все пашут бесплатно. Тебе не хватаеттех бабок, что я тебе плачу ежемесячно?

– Не хватает, – теряя терпение, сказала я. Карась,усмехнувшись, лениво повернулся к Макару.

– Макар, я плачу ей пять тысяч в месяц, а ей не хватает. Нунаглая баба, а!

– А ты плати ей меньше, и ей будет хватать, – гоготнулМакар.

– А что, хорошая мысль! В этом месяце ты получишь трешку.Двушку я вычитаю как штраф, – рассмеялся Карась.

– Какой еще штраф?

– Штраф за то, что лезешь с глупыми вопросами. Может, тывообще хочешь трубить за тарелку супа и крышу над головой? Может, ты забыла,кто здесь хозяин и кто ставит условия?!

Топнув ногой от злости, я подлетела к Карасю, выхватила унего «косяк» и, стараясь перекричать орущий рядом магнитофон, закричала:

– Слушай, ты, хозяин хренов! Я сюда не по объявлениюприехала! Это ты дернул меня из Дома моды, наобещав золотые горы. За тарелкусупа и крышу над головой я и в России работать могла! Там все на таких условияхвкалывают. Вот уже два года я пашу целыми днями как проклятая. За последние тримесяца у меня был только один выходной! Я сама пишу песни, сочиняю музыку, пою,танцую, народ на меня валом валит, а ты еще смеешь говорить такие вещи! Вотчто, милый, заруби себе на носу: я за бесплатно даже рта не открою! Короче, ясейчас собираюсь и иду спать. Слушайте фонограмму! И еще: если ты вздумаешьзаплатить мне меньше пяти тысяч – пеняй на себя! Я уеду в Россию, найду себедостойного мужчину и буду получать такие деньги, какие хочу! Даже там!!!

Карась, взревев, схватил меня за ухо и, раскидывая стулья,поволок на сцену.

– Пой, сука! – брызгая слюной, заорал он. – Я сказал петь! Гдеоркестр и балет?! Может, кто-то еще откажется работать?! Ну, кто смелый,подходи!

Ударившись головой о стену, я съехала вниз. На обнаженноеплечо из надорванного уха потекла кровь. В зале воцарилась тишина. Затихламузыка, прекратился смех. Братки во все глаза уставились на Карася, ожидаяпродолжения. Девчонки из кордебалета испуганно жались в стороне. Из кухнивыглядывали бледные официанты.

Карась подошел ко мне вплотную и сквозь зубы процедил:

– Даю тебе ровно десять минут для того, чтобы привести себяв порядок и выйти на сцену. Ты меня поняла?

– Поняла, – со слезами на глазах кивнула я и, опустивголову, поплелась в гримерку.

Карась бросил грозный взгляд на девчонок:

– Кто не хочет работать, пусть сделает шаг вперед.

Девчонки, потупившись, опустили глаза.

Как только Карась ушел, я бросилась к Любке на шею изарыдала. Вокруг меня тут же собралась толпа сочувствующих. Кто-то ловкообработал мое пострадавшее ухо зеленкой, кто-то помог стянуть окровавленноеплатье и надеть новое, кто-то сунул под нос нашатырь, а кто-то услужливопротянул полный стакан текилы.

После текилы я наконец пришла в себя. Любка припудрила мнелицо и слегка оттенила веки. Затем, посмотрев на разбитое ухо, из которогопо-прежнему сочилась кровь, тяжело вздохнула:

– С ухом ничего не поделаешь…

Залепив ранку пластырем, она протянула мне шляпу с большимиполями, позаимствованную у поварихи.

– На, бери. Сегодня придется петь в этом убожестве. Невыйдешь же ты на сцену как больная из травмы…

– Да хоть в котелке, – махнула я рукой. – Мне уже нетразницы.

Через несколько секунд заиграла музыка, и я, заметнопошатываясь, вышла на сцену. Смотреть в зал было, мягко говоря, неприятно.Половина братков, упившись до бесчувствия, спала, уткнувшись головой в салат.Другая половина с расстегнутыми до пупа пестрыми рубахами и приспущеннымиштанами гонялась за привезенными на заказ полуголыми девицами, визжавшими так,что пения моего не было слышно. Карась, посадив к себе на колени одну изпроституток, со слоновьей настойчивостью тискал ей грудь. Девчонка с выпученнымиот страха глазами, казалось, боялась дышать.

С трудом дотянув номер до конца, я без сил уползла за кулисыи наткнулась на сникшего Максима.

– Беспредел какой-то, – испуганным голосом произнес он. –Эти скоты, наверное, забыли, где находятся! Здесь ведь не сауна, а дорогойпрестижный ресторан!

– Что ты хочешь – субботник…

Услышав, как в зале закричала одна из проституток, явздрогнула.

– Такого еще никогда не было, – побагровел Максим. – Это жене притон! Прямо ни в какие ворота не лезет!

– А ты выключи свет. Ты здесь за шторкой стоишь, а мнеприходится на все это со сцены смотреть. Я же не могу во время номера потолокразглядывать! Лучше уж в полной темноте выступать! И им хорошо: когда светанет, трахаться удобней.

– Ты – золото! – Максим чмокнул меня в щеку и быстрозащелкал рубильниками. Свет в зале погас, лишь на сцене осталась небольшаяподсветка.

Закончив наконец программу, я хотела было уйти в гримеркупереодеваться, но тут к рампе подошел на удивление трезвый Макар с роскошнымбукетом алых роз. Судя по всему, в оргиях он не участвовал.

– Это мне? – удивилась я.

– Тебе. Ты очень хорошо поешь.

– Спасибо…

– И это тоже тебе. – Улыбаясь, Макар протянул двестодолларовые бумажки.

– С чего бы это?

– Слушая, как ты поешь, я получил намного большеудовольствия, чем если бы напился как скотина. Считай, что это чаевые запрекрасное пение.

– Ты что, Макар, к моей женщине пристаешь? – раздался изтемноты ревнивый голос Карася.

– А я и не пристаю. Я просто подарил твоей женщине цветы.

– Верунька, ты здорово пела! – Карась появился рядом с нами,даже не потрудившись надеть штаны.

– На тебя смотреть противно, – не выдержав, скривилась я. –Хоть бы людей постеснялся, урод!

– Мой ресторан, что хочу, то и делаю! Все, Веруня, мы спацанами уезжаем, а вы тут марафет наводите.

«Чвок», – долетел до меня смутно знакомый слабый звук.«Стреляют», – услужливо подсказало возбужденное сознание. «Чвок, чвок», –дважды пропело над моей головой. «Чвок», – прозвучало в четвертый раз, и шляпаслетела.