– Это может быть связано с дозировкой, – испугался профессор, – или с побочным эффектом. Надо прекратить эксперимент!

– Напротив. Вы сделали монстра… – задумчиво изрек полковник. – Этот маньяк не видит разницы между мужчинами и женщинами, думаю, в нем не проснется жалость и к детям. Это универсальный биовоин без малейшей поправки на совесть. Идеальный солдат. Вам удалось осуществить именно то, что так нам необходимо.

Дугин вошел в комнату Максима через несколько часов. Молодой мужчина лежал в беспамятстве. Полковник проверил пульс девушек. Одна из них, та, которая пыталась обороняться подсвечником, все еще была жива. Дугин извлек из кобуры пистолет, спокойно прикрутил глушитель и выстрелил ей в голову…

Полковнику было о чем поразмыслить. Изящная стать соснового бора пьянила воображение. Он давно мечтал об этом уголке. Нетронутом рае в непосредственной близости от Москвы. Но даже этот подмосковный оазис достался ему не просто так. Как всем этим небожителям. Он кое-что пообещал.

Выполнение своих обязательств тем, кому он не присягал, не являлось делом чести. Сами того не ведая, его заказчики приняли его в игру, главным правилом которой является отсутствие всяких правил. Ибо нельзя флиртовать с войной, бряцать оружием и не стрелять, проявлять лояльность этническим бандитам и держать на привязи погромщиков. У этих политтехнологов все по полочкам. Они и представления не имеют, что гнев – эмоция стихийная, и крушит он не по секторам, а сносит все одним махом!

«Они думают, что вечны. Ха! Эти сосны пережили великий Советский Союз. Их переживут и подавно!»

Ветер, протяжно завывая, разбивался о стройные ряды сорокаметровых исполинов, вечнозеленых и спокойных. Но даже эти великаны вряд ли устояли бы перед свирепой бурей, перед беснующимся океаном, который не пасует даже в открытой схватке с неприступными утесами. Нет в Белокаменной, да и в Северной столице скал, а эти элитные коробки с их упитанными консьержками и облаченными в униформу алкашами не защитят от бешеной толпы, которая пострашнее любого цунами.

Дугин сидел на заросшем мхом камне, воткнувшимся непристойной бородавкой в небольшой холмик, скрывающий могилу двух проституток. Доносился шум Истры, и Дугин медленно пошел к воде. Скоро зима и водная гладь заледенеет. Не будет и этих нечесаных косм, свисающих с обрыва, и этих катеров. А их потому, что хозяевам трудно придется в ближайшую зиму… Многие из них, возможно, не перезимуют. Он не остановится, не проморгает шанс для личной вендетты, для его реванша. Ибо он им равен: Пасечнику, любому министру, премьеру, президенту, богу… Он равен им, потому что его руки в крови, и все они в этом виноваты!

Полковник посмотрел на часы. Без пяти час. Он набрал номер Функеля. Профессор кашлял, сбиваясь и тараторя что-то научное:

– Высокочастотный электромагнитный импульс нельзя посылать часто. Гипотеза не подтверждается эмпирически. Акцептор может разрушить человеческие участки мозга, локализуя высшую нервную деятельность в области подкорковых инплантов. Сводя мыслительный процесс до примитива, инстинктивного выживания. Мало того, само по себе наше медикаментозное воздействие на пациента – пытка для него… Опыты опасны, я признаю заблуждение. Я уже раскаиваюсь, несмотря на то что мы проводили эксперимент, руководствуясь исключительно мотивами государственной безопасности…

– Это точно. Я позвонил вам, уважаемый профессор, не для того, чтобы выслушивать оправдания и признавать заблуждение волшебника, а с желанием поблагодарить за успешную работу, которая завершена. Прекратите эти слюни: вы гений, и вы получите заслуженную награду. Я оцениваю ваши исследования настолько высоко, что не имею ни малейшего желания, чтобы еще хоть кто-нибудь их оценивал.

После этих слов в телефонной трубке прозвучал знакомый щелчок выстрела, а в разговоре появился третий абонент, посланец Дугина, который сообщил из лаборатории Функеля о том, что профессор больше не заблуждается и светилу не придется ничего никому объяснять.

– Все.

– Ну вот и славно, он был нашим сторонником по неведению, а нам нужны только сознательные единомышленники.

Старшим в лаборатории Дугин назначил верного соратника – военного медика со стажем. Макса держали взаперти. В помещении с непробиваемой шумоизоляцией, без часов и зеркал. Перевозить Максима было решено в специальном бронированном фургоне, оборудованном одновременно по типу инкассаторского кэба и машины «Скорой помощи». Дугин присвоил Максиму оперативный псевдоним «Рэт». Сигналом для выезда на точку «Локэйшен» полковник определил позывной «Батл».

Как только пациент приходил в себя, осознавая свой человеческий облик, пытался кого-то позвать, выражал недовольство условиями содержания, как только его агрессия была не спонтанной, основанной на страхе, а мотивированной, его накачивали сильнодействующим снотворным, и он засыпал…

Вот эта серая крыса. Она не вызывает ни страха, ни чувства отвращения. Максим, словно страстный спортивный болельщик, сопереживал вместе с ней. Снова он думал вместе с ней, думал… как она.

Вернее, как он. Это самец. Крупный, в длину сантиметров под сорок. Сильный. С острыми клыками, буро-серого окраса. Твердый целеустремленный взгляд, мощные лапы с жесткими когтями, массивное мускулистое туловище.

Как вкусно! Камбуз на корабле – самое привилегированное место. Здесь всегда есть чем поживиться. Не то что в матросских кубриках или на ходовом мостике. Там – шаром покати! А здесь – ну просто раздолье для желудка! Бери – не хочу! Вестовые не экономят – лушпайки с полкартофелины, заплесневелый хлеб в мусоросборнике, замасленные скатерти, рассыпанные крупы… Иногда выдается возможность полакомиться даже сыром! Моряки, улучив удобный момент, сразу ложатся на боковую. Тут-то и начинается пиршество!

Здесь, на камбузе, можно позволить себе слабинку. В других отсеках между самцами отношения враждебные. Каждый метит свою территорию. Это не от хорошей жизни. Не грызть же бумагу и резиновую изоляцию кабель-трасс. Когда вопрос стоит о выживании, приходится сражаться за «кусок хлеба».

Крысиная война не обошла стороной и его вотчину. Теперь этим наглым обжорам из соседнего тамбура путь сюда заказан. Никакого такта, полное отсутствие чувства меры. Пришлось изрядно покусать одного самца, дабы раз и навсегда отвадить от райского местечка.

Однако утверждать, что «хозяину» этой территории не присуще гостеприимство, было бы верхом цинизма. Однажды он учуял, что в кают-компанию запустил свой нос кто-то чужой… Кто-то «уничтожил» остатки пищи, которые вестовые не успели, а возможно, поленились убрать с пола. На сей раз «хозяин» проявил великодушие. Он, безусловно, нервничал, но не рвал, не метал, хотя залетный гость повторял свой смелый вояж неоднократно. Раздирала не жадность – добра хватало, а чистое любопытство. Кто нашел лазейку в его владения? И где этот ход? К этому «кому-то» у «хозяина» даже возникло некое подобие теплого чувства. Ему доставляло удовольствие, что незваный визитер не посягает на его тайное логово, где скоплены запасы на целую неделю… Скорее всего, «гастролер» боялся. А «хозяину» нравилось, когда его боялись. Страх ему подобных не был самоцелью. Просто в крысиной среде принято решать проблемы силой или бегством. И если в крысиных бегах с ним еще могли посостязаться иные из собратьев, то в мощи и уверенности в себе «хозяину» не было равных на всем корабле.