— Они постоянно предрекали нам, что мы закончим нашу жизнь, по меньшей мере, где-нибудь под забором, — ухмыльнулась Пия.

Они заказали еще два бокала шампанского.

— А что с Кристофом? — спросила Мирьям. — Это серьезно?

— Надеюсь, — ответила Пия.

— Он ужасно влюблен. — Мирьям подмигнула ей и наклонилась вперед. — Все время не спускает с тебя глаз.

От этого ее наблюдения у Кирххоф мгновенно побежали по коже мурашки. Подали шампанское, и они вновь чокнулись. Пия рассказала о Биркенхофе и своих животных.

— А где ты живешь сейчас? — поинтересовалась она. — Здесь, во Франкфурте?

— Да, — кивнула Мирьям. — В доме бабушки.

Кто-то, кто не был в курсе семейных отношений Мирьям, уловил бы в этой фразе оттенок мещанства, но Пия прекрасно знала, о чем идет речь. Бабушка Мирьям Шарлотта Горовиц была знатной дамой самого изысканного общества Франкфурта. Ее «дом» был великолепной старой виллой с огромным участком земли в квартале Хольцхаузен, который являлся предметом алчных устремлений всех перекупщиков земельных участков.

Вдруг Пие в голову пришла одна мысль.

— Скажи, Мири, — повернулась она подруге, — имя Давида Йосуа Гольдберга тебе о чем-нибудь говорит?

Мирьям посмотрела на нее с удивлением.

— Конечно, — сказала она. — Йосси Гольдберг — старый знакомый бабушки. Его семья уже десятки лет поддерживает множество проектов еврейской общины во Франкфурте. Почему ты спрашиваешь?

— Так, — ответила уклончиво Пия, когда увидела любопытство в глазах Мирьям. — Сейчас я, к сожалению, не могу тебе больше ничего сказать.

— Полицейские тайны?

— Примерно так. Извини.

— Ничего страшного. — Мирьям подняла свой бокал и улыбнулась. — За нашу встречу через долгие годы! Я действительно очень рада!

— Я тоже. — Пия улыбнулась. — Если у тебя будет желание, заезжай в гости, и мы сможем опять покататься верхом как раньше.

К стойке, у которой они стояли, подошел Кристоф. Самоочевидность, с которой он положил руку на талию Пии, заставили ее сердце счастливо забиться. Хеннинг этого никогда не делал. Нежные прикосновения в общественном месте он считал «безвкусным выставлением напоказ гордости обладателя» и всячески этого избегал.

Они выпили втроем еще по бокалу шампанского, потом еще по одному. Пия рассказала о своем походе в Н&М, когда она оказалась в отделе моды для беременных, и они до слез смеялись над этим. Когда Кирххоф опомнилась, было уже половина первого, и она подумала, что давненько так приятно и раскрепощенно не веселилась. Хеннинг всегда уже в десять часов хотел ехать домой или в институт, или где-нибудь в углу вел с кем-нибудь важные беседы, из которых она автоматически исключалась. На сей раз все было по-другому. Кристоф в тайной балльной системе оценки Пии, в категории «Развлечения», получил высший балл.

Когда они покинули Дом Зоологического общества и рука об руку искали машину, они все еще продолжали смеяться, и Пия знала, что она вряд ли могла быть еще более счастливой, чем в данный момент.

Боденштайн вздрогнул, когда в дверном проеме его кабинета появилась Козима.

— Привет, — сказал он. — Ну, как прошло твое совещание?

Жена подошла ближе и наклонила голову.

— Весьма конструктивно. — Она улыбнулась и поцеловала его в щеку. — Не беспокойся, я не собираюсь самолично пробираться через реликтовые леса. Но мне удалось заполучить в качестве руководителя экспедиции Вильфрида Дечента.

— Я уже задавался вопросом, возьмешь ли ты Софи с собой, или мне нужно брать отпуск, — ответил Оливер, скрывая свое облегчение. — Который час?

— Половина первого. — Козима наклонилась вперед и по смотрела на экран лэптопа. — А что ты делаешь?

— Ищу информацию о человеке, который был убит.

— И?.. — спросила она. — Что-нибудь нашел?

— Не особенно много.

Боденштайн коротко рассказал, что узнал о Гольдберге. Он любил советоваться с Козимой. Она обладала острым умом и достаточно беспристрастно смотрела на его дела, чтобы помочь ему, если он при затянувшихся расследованиях иногда не видел очевидного.

Когда он сообщил ей о результатах вскрытия, жена широко раскрыла глаза.

— Я не верю, — сказала она убежденно. — Этого не может быть!

— Я это видел собственными глазами, — возразил Оливер. — Кирххоф еще никогда не ошибался. На первый взгляд, в самом деле, ничто не указывает на то, что у Гольдберга было темное прошлое. Но более чем через шестьдесят лет многое можно скрыть. Его ежедневник не содержит никакой информации, пара имен и сокращений, больше ничего. Только на сегодняшней дате было написано имя и число. — Он зевнул и потер затылок. — «Вера 85». Звучит как логин электронной почты…

— «Вера 85»? — прервала его Козима и выпрямилась. — Сегодня утром мне кое-что пришло в голову, когда ты упомянул имя Гольдберга. — Она коснулась указательным пальцем носа и наморщила лоб.

— Да? И что же?

— Вера. Вера Кальтензее. Она сегодня отмечала свой 85-летний юбилей у Квентина и Мари-Луизы. Розали об этом рассказывала, и моя мама тоже была приглашена.

Боденштайн почувствовал, как мгновенно исчезла его усталость. Вера 85. Вера Кальтензее, 85-й день рождения… Это могло бы стать объяснением загадочной записи в дневнике погибшего! Разумеется, Оливер знал, кто такая эта женщина. За свои достижения в области предпринимательства, а также за активную деятельность в социальной и культурной сфере Вера Кальтензее, имя которой упоминалось в одном ряду с такими влиятельными женщинами, как Энне Бурда или Фриде Шпрингер,[8]получила бесчисленные награды и премии. Но какое отношение имела эта дама с безупречной репутацией к бывшему члену СС? Ее имя в связи с этим человеком придало бы делу дополнительную шумиху, от которой Боденштайн с удовольствием отказался бы.

— Кирххоф, должно быть, ошибся, — сказала Козима прямо. — Вера никогда не стала бы общаться с бывшим нацистом, тем более после того, как она в 1945 году благодаря нацистам потеряла все — семью, родину, замок в Восточной Пруссии…

— Может быть, она этого не знала, — ответил Оливер. — Гольдберг выстроил превосходную легенду. Если бы его не убили и он не оказался бы на столе Кирххофа, то унес бы свою тайну с собой в могилу.

Козима задумчиво прикусила нижнюю губу.

— Бог мой, как это ужасно!

— Прежде всего, ужасно для моей карьеры, как мне сегодня достаточно отчетливо заявил Нирхоф, — ответил Боденштайн с ноткой сарказма.