– Не надо… - испугалась я. – Просто… вам подходит. Вы похожи на волка. Отпустите меня, пожалуйста. Я зря пришла. Я жалею.

С минуту Вольф смотрит мне в глаза и в его хищной желтой радужке пляшет дикое пламя. Приближает лицо к моему, и сквозь тонкую ткань платья я чувствую, какой он горячий и вдыхаю его мужской, будоражащий запах.

– Если еще раз попадешься мне на глаза, малышка, никакой пощады тебе не будет, - негромко говорит он и рывком отпихивает меня от себя. – Учти это.

Я учту. Точно учту. Потому как ни за что больше в своей жизни не собираюсь играть с огнем и встречаться с этим диким, опасным волком.

– Ну и что ты сидишь, Уленька, телик не включаешь? У Ларичевой твоей последнее испытание перед финалом. Неужели неинтересно?

И почему Варя такая ехидная? Почему всегда стремится уколоть меня, задеть побольнее?

– Я занята, не видишь? – сухо говорю, изо всех сил стараясь не пустить в голос противную плаксивость.

Передо мной восседает директор нашей сельской школы – Агриппина Яковлевна. У нее такие внушительные размеры, что бока свисают со стула, а полные пальцы унизаны кольцами. Это самая дотошная из моих клиенток. Если ей покажется, что цвет лака на ее ногтях хоть немного отличается от выбранного ей в палитре цвета, то платить за маникюр она не станет.

– Не беда, - широко улыбнулась Варя. – Я сейчас мигом все устрою!

И она тут же притаскивает ко мне в комнату свой ноутбук и мигом подключается к каналу, на котором идет «Царевна-лягушка». Я вижу знакомую фиолетовую заставку и вижу Глеба.

Он такой красивый и далекий, что у меня сердце щемит в груди. Утыкаюсь в ногти Агриппины Яковлевны, потому что я должна делать все очень внимательно и аккуратно, но руки не слушаются.

Этот человек – просто картинка в телевизоре, напоминаю себе. У меня с ним ничего не было и не могло быть. Ульяна, опомнись, наконец! Спустись с небес на землю.

Но словно наяву я слышу это мягкое, чарующее «Бэмби»...

Глеб в своей приятной интеллигентной манере рассказывает о последнем этапе голосования перед финалом, о том, что финалистка шоу выставляет на суд зрителей произведение своего собственного сочинения. В его голосе – искреннее восхищение.

А затем играет красивая музыка, и Оля читает знакомые строки. Строки из моего сердца…

Встану утром ранним -

За окном туманится.

За деревни окраиной

Лежит ель поваленная.

В простеньком платье

Бегу по росе босиком.

Там любимый свидание назначил

Мне от батюшки с матушкой тайком.

Я крестьянская дочь,

Он барина сын.

Воспоминания гоню прочь –

Я несла с ручья кувшин,

Он с охоты возвращался на гнедом коне.

Опустила я тотчас глаза.

Его взгляд остановился на мне,

«Кто ты, красивая?», тихо сказал.

Словно лань пугливая, кинулась бежать.

С коня соскочил, поймал, прижал к груди,

Начал меня целовать.

Я молю: «Уйди, барин, уйди!».

А сама уже ни жива, ни мертва.

«Сердце точно у птички колотится…»,

Были ласковы, нежны его слова.

Только время вспять не воротится.

Полюбила я. Полюбил меня он.

Мне цыганка молодая нагадала

Короля червей, две дороги и казенный дом.

Будто бы того мне мало –

За меня посватался сын кузнеца.

Молод он, богат, пригож собою.

Видеть не могу его лица.

Он не нужен мне с своей любовью.

«Всю тебя озолочу, Аленушка!», -

Говорил, сверкая глазами,

А я вспоминала любимого

И очи наполнялись слезами.

Батюшка с матушкой слушать не хотят –

Быть свадьбе к Покрову.

За любовь к барину корят,

И шьется белый подвенечный наряд.

За что мне такие терзанья?

Я любимого и не повидала.

Они заперли меня в наказанье,

Чтоб приданное вышивала.

Покрова выдался ясный,

Мы стояли под церковными сводами.

Как рассвет я была прекрасна,

И жених смотрел очами, ласки полными.

Но в моих слезы горькие стояли,

И падали на платья парчу.

На хорах певчие стояли,

Отец повел меня к венцу.

Вдруг в углу, под образами

Я увидела знакомый силуэт

В строгом черном костюме.

А в руках – белых роз букет.

Он смотрел на меня глазами,

Полными боли и любви,

Будто погребальными свечами,

Я закрыла глаза от тоски.

А под сводами белые голуби ворковали.

Я коснулась рукой руки.

Подкосились мои ноги,

И ушла из-под них земля.

Кинулась я, не разбирая дороги,

На березе осталась фата.

Не увидела я обрыва,

Задержаться не было сил!

А река черна и бурлива -

Темный омут меня поглотил.

Так спокойно и холодно стало,

А потом холод стал уходить.

И я чувствовать перестала –

Не жить, не страдать, не любить.

Вдруг какая-то сила,

Вверх потянула впотьмах.

Я его одного любила,

На его я очнулась руках.

В мокром черном костюме

Меня прижимал к себе.

«Мы уедем и будем вместе –

Верь, мое солнышко, мне!».

Я верила – прошлое не воротится.